Лорел Брейтман, историка науки, волнует вопрос: почему грустит кошка? Брейтман исследует историю психических заболеваний у животных, работает с попугаями, которые выдирают у себя перья от стресса, встречает котов с посттравматическими расстройствами и ослов, страдающих от сильного невроза.
Оливер был лихим парнем, милым и обаятельным, несмотря на переменчивость настроения, и я отдала ему свое сердце. Мы с бывшим мужем взяли Оливера, бернского зенненхунда, из приюта, а через полгода поняли, что с нашим псом что-то не так. Он совершенно не мог оставаться один и как-то раз сиганул за нами с третьего этажа. Ел ткань, вещи, мусор. Охотился на несуществующих мух. Мучился галлюцинациями. Ему поставили диагноз обсессивно-компульсивное расстройство, и это оказалось лишь верхушкой айсберга.
Так и с людьми бывает: полгода спустя вы начинаете узнавать избранника лучше и вдруг видите, что у него серьезные проблемы. Мало кто в этой ситуации берет любимого человека за руку и отводит в бар, где встретил его. Ну, или возвращает другу, который их познакомил. Любовь толкает нас на то, чтобы принять проблемы близкого и помогать ему их решать. Именно так мы поступили с Оливером.
Я ведь изучала биологию, у меня докторская степень по истории науки. Если бы вы спросили меня лет десять назад, есть ли у моей любимой собаки эмоции, я ответила бы – да.
Не уверена, однако, что думала тогда, что у собаки может быть обсессивно-компульсивное расстройство и ей могут понадобиться «Прозак» и психотерапевт.
Когда я это осознала, то решила помочь Оливеру преодолеть панику и беспокойство. Это полностью изменило мою жизнь. Последние семь лет я занимаюсь темой психических заболеваний у животных. Могут ли у них быть те же болезни, что и у нас? Мой ответ – да, животные страдают психическими заболеваниями, и попытка их диагностировать может помочь нам лучше разобраться в самих себе.
Давайте остановимся на диагностике. Большинство скажет вам, что мы не можем знать, о чем думает животное. Это правда. Но если вы когда-нибудь были в отношениях, то знаете: можно спросить партнера, как он себя чувствует, но это ведь не гарантирует честного рассказа в ответ. У человека может не найтись правильных слов для описания. То, что мы должны говорить друг с другом, чтобы понять эмоциональное состояние, – относительно недавнее открытие. До самого начала ХХ века врачи диагностировали эмоциональные расстройства только при помощи наблюдения.
Разговор о психических заболеваниях у животных – не такое уж преувеличение. Самые распространенные болезни такого типа в США завязаны на чувстве страха и тревоги, это критически важные эмоции для животных. Обычно мы чувствуем страх и беспокойство в опасной ситуации, они мотивируют нас избегать угрозы жизни и здоровью. Проблемы начинаются, когда паника и страх приходят вне связи с опасностью. Аффективные расстройства также могут быть оборотной стороной жизни животного, наделенного чувствами, а обсессивно-компульсивные зачастую вырастают из проявления по-настоящему здорового поведения – поддержания себя в чистоте и порядке. Адекватные действия переходят в стадию расстройства, когда человек начинает чересчур увлекаться мытьем рук, или у него появляется привычка, настолько навязчивая, что он не может спокойно есть, не исполнив ритуал. То же и с животными.
Попробуйте набрать в поисковой строке YouTube, например, «OCD-cat» (кошка с обсессивно-компульсивным расстройством) и приготовьтесь к шоку.
Собаки – ветераны конфликтов в Ираке и Афганистане возвращаются с посттравматическим стрессовым расстройством (ПСР), и им тяжело вернуться к нормальной жизни. Они могут бояться близко подходить к мужчинам с бородой или прыгать в машину.
Хочу прояснить: я не считаю ПСР у собак таким же, как ПСР у людей. Но я также и не думаю, что мое ПСР аналогично вашему, что мои грусть или беспокойство ничем не отличаются от грусти и беспокойства человека на пятом месте в третьем ряду. Все разные, у нас разная восприимчивость. Вот две собаки, выросшие в одном доме, видевшие одни и те же вещи: у одной из них может быть ужасная боязнь мотоциклов или боязнь бипера микроволновки, а другая окажется абсолютно нормальной.
Меня часто спрашивают, а не люди ли доводят животных до такого безумия? Может быть, психическое расстройство животного – результат плохого содержания и побоев? Но все гораздо сложнее.
Я недавно выпустила книгу на эту тему, и теперь владельцы животных постоянно подходят ко мне и делятся историями. В Калифорнии одна женщина рассказала о своей кошке по имени Пинг. Кошка жила с пожилым человеком. Он пылесосил, и во время уборки у него случился инфаркт.
Неделю спустя Пинг нашли рядом с телом хозяина. Пылесос работал все это время. В течение двух лет после этого кошка не могла находиться в доме, когда кто-нибудь убирал, и пряталась в чулане.
Но любящие новые хозяева, не пожалевшие времени и терпения, вылечили Пинг, и спустя три года она снова счастливая кошка.
Вот вам еще одна история психологической травмы и выздоровления, на которую я наткнулась пару лет назад. Я была в Таиланде и проводила кое-какие исследования, и мне встретился самец обезьяны по имени Бунлуа. Когда он был маленьким, на него напала стая собак. Собаки оторвали Бунлуа обе задние лапы и одну переднюю. Ему удалось доползти до монастыря, где его подобрали монахи, вызвали ветеринара. Потом подлеченный Бунлуа оказался на слоновой ферме, о нем там заботились, узнали, что ему нравится мятный «Ментос», жуки-носороги и яйца. Но хозяева фермы волновались, потому что при всей общительности Бунлуа его опасно было знакомить с другой обезьяной, ведь с одной рукой он не сумел бы ни защитить себя, ни играть. Поэтому Бунлуа взяли крольчиху в компаньоны. Они подружились, и Бунлуа стал совсем другой обезьяной, он был ужасно счастлив. Когда крольчиха родила крольчат, радости ее друга не было предела. Благодаря этому у него появилась причина просыпаться с утра. Но в какой-то момент он решил просто не спать, круглосуточно опекал крольчат и лишь изредка дремал. Крольчат у Бунлуа пришлось забрать, такой режим угрожал его здоровью. Гиперопекающий Бунула переживал, что крольчатам может навредить даже их мама-крольчиха. Чтобы он вновь не впал в депрессию, Бунлуа познакомили с другим кроликом, и теперь он точно не выглядит грустным.
Вы можете строить предположения о душевном состоянии существа, которое хорошо знаете. Если у вас собака, кошка или обезьянка и вам кажется, что зверь чем-то расстроен, скорее всего, вы правы. Во многом это экстраполяция человеческих качеств на животных, но мне не кажется, что тут есть проблема. Я не считаю, что экстраполяция неуместна. Вопрос только в том, чтобы экстраполировать корректно. А что значит – некорректно? Это, например, нарядить своего корги и затеять для него свадьбу, или слишком близко подойти к экзотическому животному, потому что вы уверены, что между вами есть духовная связь. А что же тогда корректно? Я считаю, что это значит принять наше сходство с другими видами и делать предположения, основываясь на понимании степени разумности животных и их эмоциональном опыте.
Существует, кстати, целая индустрия, основанная во многом на корректной экстраполяции, – психофармакологическая. Один из пяти американцев сегодня принимает антидепрессанты, транквилизаторы или нейролептики. Этот арсенал медсредств есть у нас исключительно благодаря животным, ведь в первую очередь такие лекарства тестируются на них. Причем тесты проводятся не только на токсичность, но и на поведенческие изменения. Популярный нейролептик «Торазин» («Аминазин») сначала помогал расслабиться животным, а потом уже людям. Анксиолитик «Либриум» («Элениум») в пятидесятых сначала давали кошкам. И даже антидепрессантами сперва кормили кроликов.
Но сегодня животные получают эти лекарства не в качестве подопытных, а будучи пациентами. Sea World прописывает мамам-косаткам противотревожные средства, когда у них забирают детенышей. Многим гориллам в зоопарках прописывают противотревожные и антипсихотические препараты. Таким собакам, как мой Оливер, лекарства прописывают, чтобы они не кидались из окон или под машины. Недавно в журнале Science вышла статья о том, что даже раки реагируют на анксиолитики: они становятся храбрее, и с большим интересом исследуют окружающее их пространство.
Сложно подсчитать, сколько животных принимают эти лекарства, но известно, что фармацевтическая индустрия для животных растет – с 7 миллиардов долларов в 2011-м до приблизительно 9,25 миллиарда к 2015 году.
Некоторым животным препараты будут нужны на протяжении всей жизни. Другие ведут себя, как карликовый шимпанзе из зоопарка в Милуоки, который принимал свой «Паксил», пока не начал прятать его и распространять среди сородичей.
Есть и другие способы помочь этим существам. Тут, я думаю, ветеринария может кое-чему научить человеческую медицину. Если вы приведете собаку, которая навязчиво преследует свой хвост, к ветеринару-бихевиористу, его первым действием не станет заполнение рецептурного бланка. Он узнает, как часто ваша собака бывает на улице, много ли бегает, сколько времени проводит с другими собаками и людьми. У вас спросят, какую терапию вы уже пробовали. Эти вещи наиболее эффективны, особенно в связке с психофармакологией.
Лучше всего помогает социальным животным общение с другими социальными животными. Во многом я чувствую себя служебным животным для своей собаки, и я видела то же самое у попугаев по отношению к людям и у людей по отношению к попугаям. Я много слышу о необычной дружбе между животными. Обезьяны, усыновляющие котов, или коровы, которые заводят дружбу со свиньями. Девять лет назад я бы вам сказала, что это ваша излишняя сентиментальность и некорректная экстраполяция. Сегодня я могу вам сообщить, что это не так. Эта дружба – правда. Многие исследования показывают, что уровень окситоцина, гормона, который вырабатывается, когда мы занимаемся сексом, ухаживаем за кем-то или находимся рядом с любимыми существами, повышается и у собак, заботящихся друг о друге. И даже в таких парах, как козлы и собаки, если они дружат.
У меня есть друг по имени Лонни Ходж, он ветеран Вьетнама. Вернувшись, он начал работать с пережившими геноцид и с теми, кто получил военные травмы. У него самого было ПСР и боязнь высоты, потому что во Вьетнаме ему приходилось прыгать на веревке из вертолетов спиной вперед. Ему дали служебную собаку по имени Гандер – помесь лабрадора с пуделем, который должен был помочь ему справится с ПСР и боязнью высоты. Но через несколько месяцев у самого Гандера появилась боязнь высоты, видимо, из-за того, что он тесно общался с Лонни.
Гандер – потрясающая служебная собака. Когда они с Лонни высоко забираются, Лонни так беспокоится за Гандера, что забывает бояться сам.
Все эти истории изменили и меня саму. Я больше не смотрю на животных как на вид. Я вижу в каждом индивидуальность. Я верю, что стала более любознательной и более чуткой как к животным, так и к людям с фобиями и неврозами. Вы не можете знать, что происходит в голове у свиньи, щенка или вашего партнера, это не должно останавливать вас в проявлении сочувствия.
Отец Чарльза Дарвина однажды сказал ему, что любой может потерять разум по той или иной причине. Слава богу, мы можем обрести его снова – благодаря тем, кто рядом
