Пусть у нас поживет. И лучше - где-нибудь в медзаведениях поработает. Посмотрит изнутри, так сказать.
Издалека-то ей виднее, конечно - кому доверять. Это как в семье - со стороны одно, счастливая семья и куча красивых фоточек, а за закрытыми дверями кто ж из посторонних знает, что там происходит.
Хотя я не знаю, может, их вакцины ещё хуже переносятся - у нас нет возможности выбрать и проверить.
Так она большую часть жизни в России прожила, другая училась и работала у нас. Так что это как раз мимо.
Про микробов и вирусов - всегда люди спорили. Вот из книжки, которую я рекомендовала почитать:
Если охотники за микробами, видевшие в них первых врагов человечества, были весьма храбрые люди, то не было недостатка в беззаветном героизме и среди старых врачей и гигиенистов, полагавших, что вся эта модная выдумка о микробах — пустой вздор и болтовня. Предводителем этих скептиков, которых не могли убедить даже абсолютно точные опыты Коха, был старый профессор Петтенкофер из Мюнхена. Когда Кох вернулся из Индии со своими микробами-запятыми, являвшимися, по его мнению, возбудителями холеры, Петтенкофер написал ему нечто в таком роде: «Пришлите мне ваших воображаемых зародышей холеры, и я вам покажу, насколько они безвредны». Кох послал ему пробирку с самой ядовитой культурой холерных вибрионов, и
Петтенкофер, к величайшей тревоге всех добрых охотников за микробами, разом проглотил все содержимое пробирки, в которой находилось достаточное количество зародышей, чтобы убить целый полк. Затем он разгладил свою великолепную бороду и сказал: – А теперь посмотрим, заболею я холерой или нет... По какой-то совершенно непостижимой случайности он холерой не заболел, и эта шутка, которую сумасшедший Петтенкофер сыграл с холерным вибрионом, до сих пор остается неразрешимой загадкой. Но Петтенкофер, столь безрассудно проделавший этот самоубийственный эксперимент, оказался все же достаточно умен для того, чтобы связать результаты своего опыта с вопросом о предрасположении. – Микробы никакой роли в холере не играют, — заявил старик, — вся штука заключается в личном предрасположении. – Не может быть холеры без холерных вибрионов, — ответил ему Кох. – Но ведь я проглотил несколько миллионов ваших роковых бацилл, и меня даже не стошнило, — возражал ему Петтенкофер.
Как это — увы! — часто случается в ожесточенных научных спорах, обе стороны были 66 правы и не правы. Вся практика последних сорока лет показала, что Кох был вполне прав, говоря, что человек не может заболеть холерой, не проглотив холерных вибрионов. Но за эти годы было также установлено, что опыт Петтенкофера с проглатыванием микробов указывает на какую-то странную тайну, скрытую покровом неизвестности, и даже современные охотники за микробами не смогли еще приподнять хотя бы край этого таинственного покрова. Убийственные микробы кишат повсюду вокруг нас и проникают в каждого, но убивают они только некоторых.
И этот вопрос странной сопротивляемости к микробам некоторых людей остается такой же неразрешимой загадкой, какою он был в те шумные героические восьмидесятые годы, когда люди рисковали жизнью, чтобы доказать свою правоту. Между тем как Петтенкофер, играя со смертью, остался жив, много других охотников за микробами, случайно наглотавшись ядовитых холерных микробов, погибли ужасной смертью.
