Navigen
Новичок
У этой лошади были замечательные уши – длинные и вислоухие, и все смеялись над этими ушами, ласково называли ослицей и считали ее несуразной. Также у нее были бесформенный белый крап на холке - гнедая шкура заросла белой проседью, именно там, где обычно ставят клеймо племенным лошадям; и конюшенная девочка, которая ходила за ней, иногда с гордостью врала чайникам, что это оно и есть – просто подзатерлось. Чайники верили. Еще у лошади – кобылы – были клычки и домашнее прозвище Петя, сокращенное в такой мальчишеский вариант из гордого «Петуния»; впрочем, кобыле было все равно.
Петя работала в прокате в компании с тремя другими лошадьми, под руководством хозяйки и разнопестрой компании конюшенных девочек; девочки менялись, лошади тоже. Петя оставалась, она была безотказной и довольно высокой, хотя и вечно худой; однако рослые всадники не смотрелись на ней смешно, знали об этом, и просили «оставить за ними Петю» регулярно.
По выходным и праздникам Петя ходила в город, сорок минут рысью до точки, день катания и обратно. Хуже всего были дни футбола – тогда Петя катала до поздней ночи подвыпивших болельщиков; если матч выигрывали «наши», желающих было больше, если «наши» проигрывали – меньше; все они дергали повод и пьяно раскачивались в седле, пытаясь выслать в рысь, требуя конюшенную девочку отпустить чомбур.. Та не отпускала, да и отпусти она, Петя никуда бы не побежала по ночным асфальтовым тротуарам. А потом, ночью, луна заглядывала в щель между стеной и крышей ее дома, заливая голубым светом набитую сеном железную бочку , и балки перекрытия, и саму Петю, вяло жующую свой поздний ужин. Летом в сарайчике было душно, а зимой холодно, и кобыла обрастала густой медвежьей шерстью на тон темнее, чем летняя. В таком виде морозы кобылу не беспокоили, а единственную неприятность доставляли затяжные осенние дожди, так как земляной пол сарая немедленно сырел и в углу появлялась желтая лужа.
Летом была недолгая пора отдыха, владелица конюшни собирала желающих с палатками и Петю вместе с другими лошадьми отправили в «ночное» на целых две недели,.. Ее и еще одного мерина даже не привязывали, и они паслись круглосуточно на свежей летней траве; в этот год шкура лошади, впервые с жеребячьего возраста, снова стала бархатной и нежной. Там же ее и покрыл молодой породистый жеребец – любимец хозяйки, и Петя понесла, однако зимой неудачно подскользнулась на работе в городе и упала, а вечером того же скинула. Потом было еще несколько неудачных жеребостей, дважды Петя скинула без видимой причины, а в третий – после работы в оглоблях. На ней поставили крест и крыть больше не пытались.
На четвертый год Петя получила травму. Возвращаясь под всадником с городской работы в конюшню, она неудачно налетела на металлическое ограждение и обрубила себе сухожилие-сгибатель; работать Петя более не могла. Рана была кое-как залечена, а хромота осталась навсегда, и кобылу отправили временно в колхозный табун на лето; предстояло решить, что ж с ней делать дальше; Петя этого не знала. Она гуляла в табуне, и шкура ее снова заблестела и стала бархатной, и она вновь зажеребела; предположили, что без нагрузки кобыла сможет выносить – так и случилось. Жеребенок родился длинноногий и забавный и прожил чуть более двух суток, т.к. меконий не вышел, а клизму поставить никто не догадался. Этим летом Пете исполнилось шесть лет.
К осени Петю, как несчастливую хромую лошадь, решено было продать, тем более что ходившая за ней девочка вызвалась заплатить за кобылу мясную цену и оставить в этом колхозном табуне и даже отдала хозяйке половину денег; деньги хозяйке были нужны, а хромая неработающая лошадь – нет. В табуне Пете нравилось, ездить или запрягать хромую кобылу никто не хотел, и она отдыхала. Во взгляде ее появилась некоторая задумчивость и отрешенность; иногда она резко вскидывала голову и с удивлением смотрела на окружавших ее лошадей, будто видела впервые и их, и зеленое поле, и долгоногих аистов неподалеку; тогда она становилась похожа на жеребенка, впервые попавшего из конюшни в табун. Затем она шумно вздыхала и вновь погружалась в себя. Отъевшись в табуне, рослая кобыла выглядела довольно упитанной, потому и ранее оговоренную цену хозяйка внезапно увеличила; однако девочка то ли не смогла набрать вторую часть нужной суммы, то ли решила поторговаться, то ли просто передумала. Деньги все еще были нужны, ждать, пока девочка созреет, владелица коней не желала; вдобавок Петю внезапно разбил ламинит, и теперь она целыми днями стояла, растянувшись, в стороне от табуна, глядя перед собой все тем же новым своим спокойным и задумчивым взглядом, и хозяйка боялась, что кобыла похудеет и стоимость ее упадет.
Купивший ее жил в соседнем поселке, и три километра Петя преодолела медленным шагом. На ней ехал семилетний белобрысый непоседа – его сын, а первые желтые листья весело кружились под копытами.
Петя работала в прокате в компании с тремя другими лошадьми, под руководством хозяйки и разнопестрой компании конюшенных девочек; девочки менялись, лошади тоже. Петя оставалась, она была безотказной и довольно высокой, хотя и вечно худой; однако рослые всадники не смотрелись на ней смешно, знали об этом, и просили «оставить за ними Петю» регулярно.
По выходным и праздникам Петя ходила в город, сорок минут рысью до точки, день катания и обратно. Хуже всего были дни футбола – тогда Петя катала до поздней ночи подвыпивших болельщиков; если матч выигрывали «наши», желающих было больше, если «наши» проигрывали – меньше; все они дергали повод и пьяно раскачивались в седле, пытаясь выслать в рысь, требуя конюшенную девочку отпустить чомбур.. Та не отпускала, да и отпусти она, Петя никуда бы не побежала по ночным асфальтовым тротуарам. А потом, ночью, луна заглядывала в щель между стеной и крышей ее дома, заливая голубым светом набитую сеном железную бочку , и балки перекрытия, и саму Петю, вяло жующую свой поздний ужин. Летом в сарайчике было душно, а зимой холодно, и кобыла обрастала густой медвежьей шерстью на тон темнее, чем летняя. В таком виде морозы кобылу не беспокоили, а единственную неприятность доставляли затяжные осенние дожди, так как земляной пол сарая немедленно сырел и в углу появлялась желтая лужа.
Летом была недолгая пора отдыха, владелица конюшни собирала желающих с палатками и Петю вместе с другими лошадьми отправили в «ночное» на целых две недели,.. Ее и еще одного мерина даже не привязывали, и они паслись круглосуточно на свежей летней траве; в этот год шкура лошади, впервые с жеребячьего возраста, снова стала бархатной и нежной. Там же ее и покрыл молодой породистый жеребец – любимец хозяйки, и Петя понесла, однако зимой неудачно подскользнулась на работе в городе и упала, а вечером того же скинула. Потом было еще несколько неудачных жеребостей, дважды Петя скинула без видимой причины, а в третий – после работы в оглоблях. На ней поставили крест и крыть больше не пытались.
На четвертый год Петя получила травму. Возвращаясь под всадником с городской работы в конюшню, она неудачно налетела на металлическое ограждение и обрубила себе сухожилие-сгибатель; работать Петя более не могла. Рана была кое-как залечена, а хромота осталась навсегда, и кобылу отправили временно в колхозный табун на лето; предстояло решить, что ж с ней делать дальше; Петя этого не знала. Она гуляла в табуне, и шкура ее снова заблестела и стала бархатной, и она вновь зажеребела; предположили, что без нагрузки кобыла сможет выносить – так и случилось. Жеребенок родился длинноногий и забавный и прожил чуть более двух суток, т.к. меконий не вышел, а клизму поставить никто не догадался. Этим летом Пете исполнилось шесть лет.
К осени Петю, как несчастливую хромую лошадь, решено было продать, тем более что ходившая за ней девочка вызвалась заплатить за кобылу мясную цену и оставить в этом колхозном табуне и даже отдала хозяйке половину денег; деньги хозяйке были нужны, а хромая неработающая лошадь – нет. В табуне Пете нравилось, ездить или запрягать хромую кобылу никто не хотел, и она отдыхала. Во взгляде ее появилась некоторая задумчивость и отрешенность; иногда она резко вскидывала голову и с удивлением смотрела на окружавших ее лошадей, будто видела впервые и их, и зеленое поле, и долгоногих аистов неподалеку; тогда она становилась похожа на жеребенка, впервые попавшего из конюшни в табун. Затем она шумно вздыхала и вновь погружалась в себя. Отъевшись в табуне, рослая кобыла выглядела довольно упитанной, потому и ранее оговоренную цену хозяйка внезапно увеличила; однако девочка то ли не смогла набрать вторую часть нужной суммы, то ли решила поторговаться, то ли просто передумала. Деньги все еще были нужны, ждать, пока девочка созреет, владелица коней не желала; вдобавок Петю внезапно разбил ламинит, и теперь она целыми днями стояла, растянувшись, в стороне от табуна, глядя перед собой все тем же новым своим спокойным и задумчивым взглядом, и хозяйка боялась, что кобыла похудеет и стоимость ее упадет.
Купивший ее жил в соседнем поселке, и три километра Петя преодолела медленным шагом. На ней ехал семилетний белобрысый непоседа – его сын, а первые желтые листья весело кружились под копытами.
