В новостной ленте Золотого мустанга читаю сегодня
В Николаеве (Украина) 19 февраля городской голова Александр Сенкевич подписал распоряжение о переименовании 129 проспектов, улиц, переулков и скверов, а также одного района. Теперь переулок Воровского в районе Варваровка называется переулком Зозули.
Александр Львович Зозуля (1908-1991) - заслуженный тренер СССР по конному спорту. 28 лет своей жизни Зозуля отдал советской кавалерии; он прошел Великую Отечественную войну, был награжден шестью орденами и множеством медалей. После войны Александр Львович создал в Варваровке конноспортивную школу, которая вскоре стала одной из лучших баз олимпийской подготовки конников Украины. В 1972 году на базе было 120 лошадей верховых пород. Самый известный среди воспитанников Александра Львовича - олимпийский чемпион Виктор Погановский.
Тоже лошадей бил и учил бить? Забыть отбросить ненужный хлам? Фиговая школа, фиговый тренер...
Пусть здесь будет
этот текст
В прошедшем 2008 году исполнилось бы 100 лет Заслуженному тренеру СССР, основателю николаевской конноспортивной школы Александру Львовичу Зозуле. Пройдя 28-летний путь военного командира, полковник Зозуля не мог жить без коня.
И он создал школу, равных которой не было в Украине, одну из лучших в Советском Союзе. За несколько лет А.Зозуля воспитал такую плеяду чемпионов, что о феномене его школы заговорили повсюду. Почти два десятилетия подряд его ученики становились чемпионами СССР. В 60-80-х годах школа Зозули была славой и гордостью Николаевщины, а его имя было известно каждому жителю города.
О том, каким был Александр Зозуля человеком, как создавалась школа, какие трудности приходилось преодолевать, в своих воспоминаниях рассказывает дочь Александра Львовича, Лина Вороновицкая.
Она сейчас живет в США, но Интернет убрал границы: свои воспоминания Лина переслала сегодняшнему продолжателю «зозулиного дела», тренеру и руководителю благотворительного фонда помощи развитию детского конного спорта «Золотая подкова» Ларисе Кордубаленко, которая предоставила эти материалы нам. Часть из них мы публикуем.
«В Николаев мы приехали в середине октября 1956 года. Наша квартира оказалась на втором этаже бывшего барского особняка.
Для меня, приехавшей из Восточной Сибири, всё было непривычно в облике города и дома. Первое, что меня поразило, – это отсутствие деревянных тротуаров, которые стучали и хлюпали под ногами в Иркутске.
Зимой они делались скользкими, и их посыпали песочком. Тротуары были со стенками и с козырьками над головой. А в Николаеве тротуары тогда были из мраморных плиток! Местами потрескавшиеся, местами разъехавшиеся, они были прекрасны! Я их знала все напамять, особенно по дороге в школу.
Я очень горевала, когда эти плитки заменили на серенький скучный асфальт. Новые тротуары отличались от прежних, мощеных мрамором, точно так, как князь Потёмкин от председателя горсовета.
Николаев стал моей любовью на всю жизнь. Особый город.
Много лет спустя я как-то спросила у папы: «Мы объездили всю страну. Где бы ты хотел жить, будь на то твоя воля?» И папа ответил без заминки: «В Николаеве»...
С переездом в Николаев в наш дом пришла нищета. Мы жили на одну папину пенсию на три семьи: мама на третий день уехала в Одессу продолжать учиться в Одесском медицинском институте, куда она перевелась из Иркутска, сестра Света жила в Казани, потому что она тогда училась в Казанском авиационном институте, а мы остались с папой вдвоем в Николаеве. Наверно, это был самый печальный год в нашей жизни.
Но именно в Николаеве мы купили первую в нашей жизни мебель – трехстворчатый шкаф, в который легко влезло все наше имущество, и сервант, который папа немедленно прозвал «собакевичем». Он был широкий и приземистый. Когда мебель привезли, я стала шарить по задней стенке в поисках овальной металлической метки – номерка от КЕЧ, и не могла понять, почему этого нет.
Для тех, кто не знает, что такое КЕЧ, расшифровываю – это квартирно-эксплуатационная часть, где военные кочевники получали мебель во временное пользование. Я просто не знала, что бывают и другие правила жизни, где мебель в квартире твоя собственная, и её не надо сдавать при переезде.
Наш постоянный мебельный набор, который мы возили с собой из одного города в другой, состоял из кровати с панцирной сеткой, которую они купили еще в Минске (интересно, где она хранилась во время войны, пока мама была в эвакуации?), швейной машинки Зингера, пианино и напольных часов с боем. Было у нас еще два сундука. Один стоял на кухне, а второй сундук переместился сначала в сарай, а потом мама опрометчиво помыслила вслух, что, пожалуй, она не знает, как его лучше применить.
В такой момент папа всегда приходил на помощь. Он немедленно забирал сомнительную вещь в свою конно-спортивную школу. Половина нашего добра исчезла в ее недрах, как в Бермудском треугольнике. Почему-то в хозяйстве школы все наше применялось с самым хорошим результатом. Первое, что он немедленно уволок в «свою» школу, - это имеевшееся у него в запасе седло с конной сбруей.
Но особой статьей были хромовые сапоги. Их шили по какой-то норме, по которой у папы они нередко оставались, а у мальчиков просто горели. Так как денег у нас было совсем мало, мама каждый раз норовила сдать новые сапоги в комиссионку, а папа - оттащить на конюшню: для Вити или Коли, или Володи, или для кого-нибудь еще. Оба при этом бывали очень недовольны.
Папа был уверен, что сапоги нужнее мальчикам, а мама все-таки думала, что девочкам, то есть нам со Светой, в виде денег на что-нибудь. Иногда мама пыталась высказать мещанскую мысль, что обычно люди тащат с работы домой, но чтобы наоборот, она таких больше никого не видела. Тогда папа с пафосом начинал нам объяснять, что это ЕГО ШКОЛА.
Мама брала паузу и тихим нежным голоском просила: «Сашенька, у меня не хватает до получки. НЕ мог бы ты немного позаимствовать в ТВОЕЙ ШКОЛЕ? Если, конечно, она действительно ТВОЯ». За этим обычно следовал сеанс разоблачения нашей мелочной и мещанской сущности. Мы, «Дунькина сотня», как папа часто называл свою дамскую команду, тихо развлекались под его разящими разоблачениями наших жалких жадных душонок.
И при этом папу в школе регулярно обворовывали. Особое впечатление произвела на нас кража шикарной бурки, в которой он ходил еще в чехословацкий рейд, а после таскал в собой повсюду дольше 10 лет. На первых фотографиях в Николаеве на параде он еще в ней: у любимой бурки - твердые горделивые кавказские плечи. После кражи было несколько месяцев глубоких вздохов, и пришлось купить мягкую, бесхарактерную, с покатыми плечами. Мы ее дружно не любили и до сих пор огорчаемся, когда видим на старых фотографиях такую обидную смену декораций.
Но когда следом за буркой испарился потрясающий фронтовой трофейный цейссовский бинокль, которому цены не было в прямом и переносном смысле.
Беда была в том, что папа всех в школе воспринимал как своих возлюбленных детей - не передать и даже не вообразить, в каком мощном поле беззаветной любви и преданности они росли и становились чемпионами. А тут воровство, даже не наглое, а совершенно унизительное. Очень плохой знак. Но святой мой папа был уверен, что он их выправит. И прощал, прощал...
Но это было потом, а до появления школы, приблизительно на второй год нашей жизни в Николаеве, папа нашел себе первое общественное дело. Сначала военкомат начал потихоньку привлекать его для бесед с призывниками, а потом взвалил на него весь комитет по работе с этими мальчишками.
Работу комитета папа наладил так замечательно, что слава дошла до Киева, и оттуда поступил приказ наградить председателя золотыми именными часами. Приказ пришел как раз через неделю после того, как папа ушел с этой должности, потому что в его жизни появились первые в Николаеве лошади. И что вы думаете, часы с большим удовольствием получил человек, который занял папино место ровно три дня назад.
А что? Часы кому предназначались? Председателю комитета. А кто у нас председатель комитета? Ну, вот и славненько. Награда нашла героя. Папе было не привыкать, а для меня это были первые уроки несправедливости в жизни, и я их, как видите, так и помню всю жизнь.
Бегая по делам своего комитета (экскурсии, лекции, беседы, занятия), наладил отношения с областным спорткомитетом. Конечно, там долго отбивались от его предложений - в те годы в Николаеве развивался парусный и гребной спорт. На лошадях никто не прыгал, и даже мыслей ни у кого таких не возникало.
Тогда папа зашел со стороны, которая показалась местным спортивным чиновниками разумной. В области была группа пятиборцев, которые регулярно проигрывали состязания, потому что в пятиборье входит конный кросс, а тренироваться им было негде. Вот под это дело и была создана областная федерация конного спорта с папой во главе.
...Пришла пора закупать лошадей.
Это был большой шаг! Решено было выделить новоиспеченной федерации денег на закупку пяти лошадей. Спортивные начальники мыслили стандартно: надо купить пять лошадей на конезаводе. Но папа потому и стал выдающимся тренером, потому что, помимо мастерства и таланта педагога, Бог дал ему умение мыслить нестандартно.
Он решил, что покупать лошадей на конезаводе дорого, а главное, пока рано. Ведь конь и всадник должны подходить друг другу, как кинжал и ножны, как два гребца в байдарке, как спарринг-партнеры. То, что у каждого всадника свой характер, понимали все, а то, что у каждой лошади тоже свой характер, понимал тогда только папа.
Вообще его понимание животных и любовь к ним носила какой-то особый характер. Как-то я приводила в порядок семейный альбом и достала группу фронтовых фотографий, где были изображены какие-то солдаты с лошадьми. Папа потянулся посмотреть их и вдруг расплылся в самой нежной улыбке. Все лицо распустилось, усы разъехались в стороны и глаза блеснули как будто даже предательски. Я решила, что он умиляется видом однополчан, и спросила: «Па, это кто?»
А он вдруг стал называть имена: Бутон, Василек, Букет, Ландыш. И глазами ласкал каждую запечатлённую на фотографии лошадиную морду.
Итак, первые лошади для школы были куплены в колхозе «Коммунист» Баштанского района. Было такое хорошее хозяйство, где работал грамотный зоотехник и разводились лошади чистокровные и буденновской породы.
Вот имена первых лошадей: Жакир, Жребий, Дефикс, Эстон, Экран и Атлас.
Мне кажется, что среди них своими талантами особо выделялись Жакир и Экран (те, кто помнит лучше меня, поправит, если надо).
Теперь надо было решить вторую проблему – комфортно разместить лошадей. Так как мы жили на Большой Морской, пристанище для своих питомцев папа начал искать в Варваровке.
Конюшня в совхозе «Искра» стала их первым домом. К сожалению, в совхозе постояльцам очень не обрадовались и стали немедленно их выживать и морить. Папа пропадал на конюшне с утра до вечера, без единого выходного, и это спасло лошадей от вымирания.
Но не только это. С появлением чистокровных лошадей на окраине Варваровки начали совершаться некоторые чудеса, которые продолжались всё время папиного служения, а может быть, и по сию пору.
Одним из таких чудес стало появление на конюшне стайки деревенских мальчишек 10 – 11 лет, которые готовы были делать всю работу, только бы их допустили покататься и попрыгать на таких красавцах.
Лошади были тоже совсем молодые, трёх- четырёх лет, и им тоже очень хотелось побегать и попрыгать.
Мальчиков звали Витя Погановский, Коля Датий, Жора Кучеренко, Витя Яровой и другие. Я помню из них только Витю и Колю.
Витя был маленький, молчаливый и какой-то очень деревенский.
Коля больше походил на кузнечика. У него были красивые глаза, яркий взгляд и невероятно длинные ноги. Папа подшучивал, что он может завязать ноги узлом под брюхом у лошади.
Папа видел спортивные задатки с полувзгляда, как выдающийся врач ставит диагноз, не задумываясь, часто только взглянув на человека.
Папины добровольные помощники оказались настырными и постоянными. Увидев их преданность лошадям, папа предложил мальчикам начать тренироваться по-настоящему. Он рассказал им, что они смогут стать настоящими спортсменами, чемпионами, мастерами спорта.
Мальчики слушали и не очень даже понимали, о чем это он говорит, но возможность каждый день ездить на лошади им ужасно понравилась. С этого взаимного решения и началась жизнь и слава николаевских конников.
Полезно это было и лошадям. Спортивная лошадь должна иметь равномерную ежедневную нагрузку, а пятиборцы тренировались только 2 -3 раза в неделю.
Казалось бы, дело стало налаживаться, но возник ожесточенный конфликт с руководством совхоза. Начальство с гневом обнаружило, что папины лошади обаяли не только пацанят, но и пятиборцев, и обычных совхозных конюхов. Теперь уже совхозные рабочие лошади оказались недосмотренными - все работники и посетители откочевали на спортивную половину. Стало понятно, что надо немедленно уносить «копыта» на другое место.
Спасти новое дело помог начальник областной ветеринарной службы М.М Райцис. Он позволил занять пустующую на тот момент конюшню.
Ровно через год в школе тренировалось уже 20 мальчиков, и остро встал вопрос нехватки лошадей. Папа пошел на прием в зам.начальника треста И.А. Кругляку.
Разговор пошел о подростках - об их воспитании, об их возмужании, об их душевном и физическом здоровье. Когда по этому вопросу выявилось полное единодушие, папа сказал, что для всего это нужны «грОши». «Сколько?» «30 тысяч». Без паузы Кругляк позвал бухгалтера и сказал:
«Дай Зозуле 30 тысяч, пусть мальчики занимаются спортом».
В этот раз папа уже поехал закупать лошадей на конезавод «Восход» - кузницу элитных лошадей Союза...»
