Лошадь для души

[DinaMaksimova]

***

Денис, наш ветеринар, весело рассказывает о рабочих буднях, набирая один шприц за другим. Только успеваю собирать ампулы и колпачки иголок. Все происходящее не может нравится Дозору, но он боится и терпит. Злобно выхватывает серый конь клок сена из подстилки. Тонкий слой опилок сменил солидный слой сена. За две ночи попыток поднять и подвесить коня сена мы испортили много. Коню, строго говоря, тоже приходится не сладко: из серого он верно превращается в серебряного: стирается шерсть, появляются ссадины и ушибы спрей с алюминием помогает бороться с последствиями болезни и лечения. Помогает еще и юмор. И еда. Не помню, кому пришла в голову идея есть в деннике пельмени. Но идея оказалась хорошей: совместная «трапеза» сближает.

- Будешь? – ехидно тычу я пельмень в бархатную морду.

- И буду! И что? Как будто можно от вас чего хорошего ожидать! – уверенно констатирует Дозор, дожевывая тесто. – Сунули дрянь какую-то и жрут!

«Конечно, не стоит очеловечивать коня - думает он совсем не это. Просто организм потребляет ресурсы чтобы выжить. Строго говоря, «думать» и «мыслить» лошади и не нужно. Рациональное познание дано человеку, утратившему чувственное.

- Ну, с моей точки зрения, - дискутирую я уже с Натальей, - «очеловечивать» лошадь это как-то оскорбительно. Ничего особо мерзкого, дающего основания считать их людьми они не делают.

- Ну о он имел в виду, что не над к ним как к людям относится. – уточняет Наталья.

Я, конечно, понимаю о чем речь. Но выражать свои мысли на этот счет сложно, наверное недосыпание и избыток эмоций дают о себе знать.

- Ну, мы же последнее поколение советского времени. Нас так воспитывали: «природа не храм, а мастерская», «человек – венец эволюции». Но это же только потенциальная возможность стать выше других животных, используя разум, - пытаюсь я погрузиться в околонаучный разговор. – А если ты разумом не пользуешься, или пользуешься не правильно. Хуже любого хомяка становишься…

Хочется сказать что-то нормальное и уместное, но удается совсем слабо. Я это чувствую.

- В деревне же совсем другое отношение. Условия другие.

- Да, реальность и действительность… - спешу согласиться я, как вдруг откуда-то из обрывков детской памяти всплывает пример:

- Мне мама как-то рассказывала, что у них в детстве был сосед подполковник. Очень хороший дядька. Много с ними занимался, ну и про свое детство соответственно рассказывал. Каждую весну ему дарили щенка: Шарика. Он с ним играл все лето, щенок рос. А осенью, когда становилось холодно, из Шарика делали рукавицы. Мальчик их всю зиму носил. Радовался какой теплый был Шарик. Ну а весной у него появлялся новый щенок. Вывод: собака – друг человека. Не знаю: правда или нет? Не знаю где могли быть такие порядки.

- Похоже на правду.

- Ну да – люди так жили. Просто сила привычки.

- Может вы ему еще и телевизор вынесете? – ворчит Костя, проходя мимо. – Коврами все завесили. Спальник вон испортили хороший, едовой!

Похоже, Костя уже принял ситуацию лечения. Готовится к очередной «серии» подъема коня. Вечером нам снова будет «весело» и без телевизора.

- Слышал, Пуховик? Тебе телевизор принесут!

- Я б ему принес! – удаляется за скрипнувшую дверь незлобное ворчание.

- По телевизору, конечно смотреть нечего, хорошо, что интернет есть, - начинаю я, и неожиданно вспоминаю, о забытой в суматохе последних дней находке.

- Мы тут про «Тихий Дон» вспоминали недавно. Крюкова. Я нашла интересный рассказ. «Звездочка» назывался. Поэтому и читать стала. Сбивчиво передаю я сюжет рассказа и его окончание, поразившее меня до слез. – Почему одни традиции мы храним, а других как будто и не было?

 

[DinaMaksimova]

"Перерыла весь" интернет, но рассказа Ф. Крюкова под названием "Звездочка" не нашла. Как и сайта на котором он был размещен, наряду с другими произведениями.

Нашла этот рассказ под названием "Душа одна". (Лирику Н. Некрасова, поэта революционной демократии наверняка узнали все, кому надлежит "по возрасту")

Рассказ Федора Крюкова просто потрясяющий: http://detectivebooks.ru/book/27612966/?page=1

Я его первый раз читала с другим названием, без эпиграфа и без примечания. Поэтому впечатление сложилось... немного другое. Наверное, слишком рьяно изучала в свое время Н. Некрасова...

 

[Equa]

"Душа одна", все-таки, лучше подходит данному произведению. Тронуло!

 

[DinaMaksimova]

Да, в литературном смысле рассказ от параллелей с Некрасовым становится богаче.

 

[Press-a]

Спасибо за ссылку, рассказ замечательный, тоже очень тронул.

 

[DinaMaksimova]

Рада, что понравился. Надо, наверное, в разделе "Творчество" ссылку на него дать. Только придумать как тему назвать.

 

[DinaMaksimova]

Так, продолжим нашу историю.

 

[DinaMaksimova]

16. Конные походы

Спустя две недели от начала болезни Дозора и неделю после наступления первых улучшений его состояния, в осторожном телефонном разговоре с Людой почувствовала я, что-то происходит. Но только приехав на конюшню, поняла я что именно было не так. В широко раскрытых глазах лежащего на полу коня, в испуганных лицах и заплаканных глазах сочувствующих ему людей увидела я, что болезнь, взяла из лошади все что могла. Оставался открытым вопрос, сколько жизни осталось в нем после этого.

 

[DinaMaksimova]

В сдавленной, напряженной обстановке, так непохожей на атмосферу, традиционно окружающую лошадей, совершенной неожиданностью стала еще и новость о том, что из города сегодня приедет большая группа туристов со своими конями – сходить в конный поход. Разумеется, было понятно, что поход – лишь повод для того, чтобы оставить здесь, в табуне лошадей, которых в мертвый сезон сложно прокормить в городе. Было также понятно, что на людей-туристов, этот повод не распространяется: им однозначно будет что съесть и выпить. Я легко осуждаю незнакомых людей, тех кого я знать не хочу – еще легче. Но вид болеющего Дозора меня остановил. Отрицательные эмоции в такой обстановке совершенно неуместно вредны. В конечном счете, люди точно также как когда-то мы с Аленой хотят сходить в конный поход, что бы быть ближе к лошадям и получить положительные эмоции. В том, что общение с лошадью стало для меня испытанием виноваты не они.

 

[DinaMaksimova]

Проскользнув в денник лежащей лошади, и оставив за плотно прикрытой дверью мысли от том, как отчаянно хочется мне быть в любом месте кроме этого. Я стала внимательно наблюдать за лежащим на полу пушистым белым конем, прикрытым попоной. Угольно-черный глаз в рамке распухшего века сосредоточенно следил за миром внутри лошади. Выхватывали потоки воздуха напряженные, широко раскрытые ноздри коня. Поднимался как при быстром беге прикрытый попоной бок.

- Дыши, Дозор, дыши. Смотри, ты бежишь - подняла я дну парализованную ногу, согнула в суставах, подвигала вперед – назад, вверх – вниз. Растерла и сколько могла, подвигала, вторую ногу, придавленную к полу весом коня. Осторожно водя из стороны в сторону окаменевшую ногу, я старалась показать, что опасаюсь неожиданного удара. Дозор хорошо знаком со страхом, а я хорошо переживаю эмоции. Он должен мне поверить: «Смотри, какая нога страшная, пинается, наверно… Покажи как кони пинаются… Вот так: размахнулись… бац! Упирается высохшее копыто в стену!»

Не похоже, что Дозор мне верит. Он вообще кроме хозяйки не верит никому. Это очень видно. Я заглядываю в напряженное лицо серого коня, у него даже уши похудели: отчетливо выступает из раковин снежная шерсть.

- Развалился, залег в спячку, пуховик! – пытаюсь не отчаиваться я. Я стараюсь все это время не испытывать к нему жалости. Она бессильна.

Конь и без моей жалости казался шокированным своим состоянием не меньше, чем чувствами окружающих его людей. В очередной раз видела я, как сострадание помогает больному скорее оставаться больным, чем становиться здоровым. Повезло ли Дозору в том, что у него есть хозяйка, не сочувствующая себе, а переживающая постигшее коня несчастье, как испытание, посланное им двоим? Многим ли людям так «везет» в минуту испытаний?

 

[DinaMaksimova]

Выбившись из сил, я села на пол у самой стены. Положила голову коня себе на колени. По-прежнему широко раздувались ноздри Дозора, смотрел мимо меня блестящий черный глаз. В отсутствие хозяйки конь выглядел страшно: отчетливо проступали боль и беспокойство, в арену для выживания превращался мир вокруг.

Мелькнули над перегородкой темные, заплаканные глаза Ксюши:

- Сидишь?

- Сижу.

Я отчаиваюсь. Хочется о чем-то думать, но я переживаю так сильно, что думать просто не могу. Строго говоря, думать просто я вообще не умею, - блуждает притупленный разум в поисках ускользающих идей, - а думать сложно сил нет. Я улыбаюсь.

- Смотри-ка, Задорка! Мы натолкнулись на верную мысль! Что делать, когда не знаешь где брать силы? Осторожно и внимательно следя за своими чувствам, я беззвучно повторяю, когда-то в детстве, по просьбе моей бабушки выученные слова. Повторяю в первый раз, во второй, в третий, в четвертый, в пятый, я сбиваюсь со счету и вот уже вижу в своем сознании не запечатленный образ произносимых слов… а высокое яркое осеннее небо в обрывках облаков, таких же белых как убегающий под ними конь. Смотри Дозор, какие простые слова, какой простой смысл: «Пусть будет так, что бы было будущее»! Смотри, Дозор, какой подъем крутой, ты поэтому так дышишь тяжело, конечно, уронил такую женщину! Она коня на скаку… в детстве с лошадьми жила! Естественно, умаялся!

- Дыши Дозор, дыши! – заговорил вслух правильно переведенный дух, - Тебе больно - значит Ты живой. И не важно, что плохо чувствуют себя окружающие. Важно, что ты чувствуешь себя хоть как-то. Ты же понимаешь, что лежишь вторую неделю, а все еще жив, Пуховик, ты - умная лошадь. – продолжаю уговаривать я себя мыслями вслух, глядя на навострившееся серое ухо. Ты понимаешь, что лежачие лошади, даже очень умные лежачие лошади столько не живут. Значат ты – встанешь, не сейчас, конечно, сейчас не обязательно, но вообще, смотри, ты стоишь… отбежал от других лошадей и стоишь, смотри мы с Заказом к Тебе идем и ты поднимаешь ногу, одну, вторую… три-четыре, раз-два-три-четыре. Ты бежишь, вспоминай, как это было… бархатная, вся в золоте и метелках ковыля, клены горят, небо манит прозрачным, насыщенным синим простором… раз-два-раз-два ты бежишь, и ковыль развивается как твой хвост и цвета они одного, у Тебя же очень гордый хвост! И уши тоже очень гордые! А ну! Мне страшно, конь совсем не реагирует на мои чувства и слова, я, пытаясь развеяться, таскаю его за тонкие совсем непушистые уши: «Добрые уши» «Злые уши»; и еще раз «Добрые уши» «Злые уши». Тягаю я взад-вперед похудевшие белые стрелки.

- Не нравиться – убегай! Бегать Ты мастер…

Давай бежать Дозор: раз двинулась нога передняя-два-раз-два. Смотри, ветер дует, солнце, под синим небом, и ты бежишь… раз-два-раз-два – ты бежишь… раз-два-три-четыре – ты идёшь. Дозор, я вчера видео смотрела, как ты девушку на выезде до конюшни тащил, раз-два-три-четыре… отдохнул? Полетели! Раз-два-три! Раз-два-три-раз… смотри… Грация скачет, давай быстрее 1-2-3-1-2-3 и Зеня и Жирный, давай, жми Дозор, они догоняют… раз-два-три-раз-два-три, еще, смотри уже забор, калитка! Раз-два-раз-два… раз-два-три-четыре, переставляет в моем воображении серый конь крепкие мохнатые ноги, переводит дух девушка, сидящая на нем… раз-два… три… четыре… пять шесть-семь-восемь, не останавливаясь текут по моему лицу слезы, падают в снежную шерсть… я аккуратно смахиваю свои слезы с чужого напряженного лица…

 

[Kolesnik]

Очень пронзительно пишете. Я в ПЧ. Жду развязки с нетерпением.

 

[DinaMaksimova]

Спасибо! Добро пожаловать! Вы как раз во время!
Продолжаем:

 

[DinaMaksimova]

-Что ты рассказываешь ему! – неожиданно громко и насмешливо звучит голос над моей головой.

Я пугаюсь, злюсь и понимаю, что голова коня, тяжелым камнем лежит на моих коленях, что меня окружают не краски осеннего леса, а деревянные стены. Это не ветер шуршит в кронах догорающих кленов, это слова и чувства, обращенные ко мне. К нам с Дозором. «Да ведь он меня слушал! - осознаю я, - если сейчас так замкнулся и потяжелел, значит, слушал до этого».

- Что ты тут говоришь ему. Это у него легкие. Поход мне своди, а то туристы приехали, мест не знают.

Я слушаю и отчаянно понимаю, что пугаю своим гневом больную лошадь. Но проконтролировать эмоции я не успела. Затекли ноги и спина, отчаянно поскуливает запертая временем язва желудка, болит сердце, которое не болит никогда, отзывается каждый нерв.

Я очень сдержанно отказываюсь. Слова контролировать проще, чем чувства. Поэтому легко обмануть человека и невозможно обмануть животное. Я четко отказываюсь и от этого похода и от всех возможных в этой ситуации никогда.

- Мне же говорили, что ты водишь туристов! Давай я коня тебе дам! Классный конь.

Спокойно отвечаю, что походы я вожу потому, что помогаю Наталье. И было это всего один раз. Добавляю, что «классный» конь у меня уже есть.

Прячу под попону руку и отчаянно глажу пушистую шерсть, перебивая тактильными слуховые ощущения. Так или иначе, это же просто слова, состоящие из звуков… Согласные, гласные - просто колебания струи воздуха, пытаюсь я себя обмануть, но не выходит: я слышу ударение, интонацию, и самодовольный и без них глубокий тембр. Слышу в голосе, говорящем над больной лошадью и надо мной о перспективах в глубокой гамме опыта. Я слышу удовлетворение. Злорадство. Это я вижу разбитую лошадь впервые. Он – нет.

- Ладно, приходи, давай, мы там стол накрыли, давай, давай. Это легкие у него, - кидает удаляющийся голос последние звуки своего отношения.

Давит мне горло бешенная, бурная злость. Со скрипом закрывается дверь. Что ж ты не скрипела, когда тебя открывали! Азиз, а ты чего молчал! Орешь ведь по любому поводу, только не когда надо, скотина чёрная, «дармоядное» животное!

 

[DinaMaksimova]

Голова Дозора все еще передавливает мне вены. Все Пуховик! Вставать! Надо встать! Я не без труда выскальзываю из под коня, укладываю его голову на потник. Крадучись тянусь к задней ноге… пошли: раз-два-три-четые… раз-два-три-четые…

- Знаешь, если нет сил жить по-хорошему. Будем жить назло. Я назло умею! И Ты учись. – перевожу дух. Задние ноги лошади очень много весят. Особенно тяжело двигать и сгибать суставы ноги, прижатой к полу. Мало того, надо еще не переусердствовать: не стереть шерсть и шкуру. Я быстро выбилась из сил.

Вышла из денника, пошарила в аптечке в писках остатков бальзама для суставов. Две недели назад, казалось, что больная задняя нога – это конец света. Теперь особенно отчетливо видно, что проблем со здоровьем у Азиза нет. Но он мог бы чувствовать себя лучше значительно лучше. В целом. Конюшенная жизнь не устраивает молодого жеребца. Делает его нервным и агрессивным.

В Советском Союзе было много хороших лошадей. Больше, чем распавшаяся империя могла себе позволить. В числе предков рысаков, стоящих в этой конюшне были те, кто плохо переносили жизнь с человеком, общающимся с конем «традиционными», принятыми и распространенными методами. Были достойные рысаки, не нашедшие равных себе по потенциалу людей. Природного материала всегда больше чем мастеров, способных творить из него шедевры.

 

[DinaMaksimova]

Голова Дозора все еще передавливает мне вены. Все Пуховик! Вставать! Надо встать! Я не без труда выскальзываю из под коня, укладываю его голову на потник. Крадучись тянусь к задней ноге… пошли: раз-два-три-четые… раз-два-три-четые…

- Знаешь, если нет сил жить по-хорошему. Будем жить назло. Я назло умею! И Ты учись. – перевожу дух. Задние ноги лошади очень много весят. Особенно тяжело двигать и сгибать суставы ноги, прижатой к полу. Мало того, надо еще не переусердствовать: не стереть шерсть и шкуру. Я быстро выбилась из сил.

Вышла из денника, пошарила в аптечке в писках остатков бальзама для суставов. Две недели назад, казалось, что больная задняя нога – это конец света. Теперь особенно отчетливо видно, что проблем со здоровьем у Азиза нет. Но он мог бы чувствовать себя лучше значительно лучше. В целом. Конюшенная жизнь не устраивает молодого жеребца. Делает его нервным и агрессивным.

В Советском Союзе было много хороших лошадей. Больше, чем распавшаяся империя могла себе позволить. В числе предков рысаков, стоящих в этой конюшне были те, кто плохо переносили жизнь с человеком, общающимся с конем «традиционными», принятыми и распространенными методами. Были достойные рысаки, не нашедшие равных себе по потенциалу людей. Природного материала всегда больше чем мастеров, способных творить из него шедевры.

Я всегда испытываю неловкость рядом с породистой лошадью: она требует больше, чем я могу предложить. Мне всегда кажется, что лошадь с остатками хорошей крови это не просто животное с комплексом потребностей, которые человек обязан удовлетворять по праву разумного венца эволюции. Это труд поколений лошадников работавших ради будущего, в котором люди увидят и оценят вековой профессиональный труд в красоте лошади. Я с лошадьми четвертый год и каждый день отчаянно боюсь не оправдать ожиданий одной из них или всех вместе. Странное, крайне честолюбивое и самонадеянное чувство. Словно от меня одной в конном мире и этой конюшне может что-то зависеть.

«Неплохо городские туристы меня взбесили, - думаю я вслух, просовывая сквозь сетки денников одну за другой две морковки. - Даже когнитивное просветление настало».

 

[DinaMaksimova]

Трусливо проскальзываю я мимо денника со своим конем к Дозору. Серый конь настораживается. Хотя обычно никак на меня не реагирует. Но скорее, оторопела от увиденного я. Все это время я боялась по-настоящему посмотреть на коня. Вид он имеет пугающий: вытянулась лицо, вытерлась и стала совсем непушистой снежная шерсть. Выступили отчетливые пролежни. Бок изорван глубокой полосой мокрого кровавого шрама – ободрали кожу крюком при последней попытке поднять. Впали, проявляя ребра, крутые бока. Щелка разбитого века словно втягивает в коня бессмысленную пустоту окружающего мира. Но когда рядом хозяйка Дозор меняется. Не удивительно, что жизнь появляется в парализованной лошади только рядом с человеком. Они долго и честно делили одну жизнь на двоих.

- Знаю, что я тебе не нравлюсь. Мог бы притвориться и соблюсти приличия. А не хочешь со мной сидеть – убегай… … раз-два-раз-два… Со свежими силами принимаюсь я массировать, сгибать и разгибать суставы. Приятный, в общем, запах бальзамов и мазей прочно связался у меня с тех пор с ощущениями болезни и выздоровления.

- Мы с Азизом за тебя погуляем, холодно там уже, ты не пойдешь сегодня… потом, когда будет тепло и солнышко, как было тогда… смотри Дозор… речка: прозрачная, осенняя… и Алеся на Тебе сидит улыбается еще… и я улыбаюсь… мне Саиб всегда говорил, что когда человек хорошо падает и ничего не случается – это смешно… мы же над тобой смеемся… значит ничего по-настоящему плохого не случилось… Ты живой! Сейчас Ваня вернется. Сдадим тебя по описи: нога передняя левая, нога передняя правая, – я, конечно, понимаю, что тягать коня за хвост не обязательно, но не могу удержаться. Да и размять его немного не помешает: когда поднимали хвост тоже шел в ход. - Нога задняя правая, нога задняя левая. Раз-два-раз-два, давай вспоминай кок лошади гуляют. Готовься, Черный, сейчас в сопку поедем.

Я уговариваю не коней. Предстоит тяжелая неприятная встреча лицом к лицу с конями, которые остались на городской конюшне, когда мы с Азизом сбежали сюда. На конюшне, где сыты и довольны все, свою лошадь любить приятнее. Как бы бесчестно это не звучало.

Скрипит снег, скрипит дверь, отвечает бетонный пол копытам жеребца… пахнет холодом, снегом и радостью.

- Ваня! – силится успеть за красным жеребцом Наталья.

Разбитая Дозором губа улыбается счастливой, болезненной улыбкой

- Ой! В поход приехали! Ночь на дворе они катаются! Да еще к Озорнику полезли – идиоты! – смеется она через боль и усталость. Мы их чуть не сожрали! Конники… даже не знают, что к жеребцу подъезжать нельзя.

Я улыбаюсь. Приятно видеть радость, пусть даже вызванную глупостью. Чтобы знать, как обращаться с жеребцом, надо чувствовать, что такое лошадь. Чтобы говорить, о своей «любви» к лошади и конным прогулкам этого знания современный мир не требует.

 

[DinaMaksimova]

16. Откровенный разговор

Конь подо мной встрепенулся и слегка попятился. Пружинили вверх и назад плечи и шея, уши навострились и резко повернулась в сторону дороги голова, судорожно ловя остатки равновесия ушел в противоположную сторону корпус. Двигавшийся словно плохо отлаженный механизм Азиз напрягся и замер.

Тянулись под серым, совсем зимним небом силуэты знакомых лошадей: Базилика, Демон, Алтай, Резонатор, Бомбей, последнего снежно-серого друга детства мой конь должен был узнать. Я ждала приветственного ржания, но Азиз молчал. Плечи и шея его заметно опустились и ушли вперед, он неестественно вытянулся, вдыхая холодный воздух.

Поскрипывал снег под копытами проходящих мимо нас коней. Доносились веселые голоса туристов, и напряженные волны их эмоционального отношения к происходящему.

Азиз молчал. Резкими, частыми ударами билось мне в колени его сердце. С шумом, словно после быстрого бега проваливался в коня воздух и тут же, казалось, не задерживаясь в легких, выталкивался из его груди в зимнюю атмосферу потоком мелких вибрирующих спазмов. От мокрых шеи и боков поднимался тусклый пар.

Я не знаю, что чувствовал он. Помню, что мой конь ничего не выражал, видимо, не надеясь быть услышанным. Молчание его восприняла я тогда как окончательный приговор своим усилиям быть с лошадью. Силы, с которыми я игнорировала инстинктивное стремление своей лошади быть с себе подобными, исчерпались болезнью чужой.

Голоса и хруст снега удалялись по направлению к конюшне. Потянулась на пригорок дорога, мелькнули заснеженные домики с рамками глаз: заинтересованных и совсем пустых. Я даже не заметила, как изучение лошадиной силы над человеком превратилось в заурядную историю осознания собственной глупости.

 

[DinaMaksimova]

Азиз привез меня высоко на склон сопки. В лучах багрового солнца чернели на снегу тонкие силуэты дубов, отбрасывали последние тени сугробы. Я люблю думать, что ему интересно смотреть на вид, открывающийся с высоты, хотя, разумеется, осознаю, что новизна ощущений для человека и лошади имеют совершенно разные значение и смысл.

Пустым клочком лежало в оправе нестройного забора поле, по которому жизнь назад тянулись кони, вместе с которыми так хотел быть мой. Пряталось в колючие гривы зимнее солнце, готовясь вступить в новый день. Я подумала, что пора бы возвращаться, Азиз развернулся и, приседая на задние ноги, стал сползать со склона. С ритмичным хрустом доламывали наст его копыта. В большую невеселую картину складывались в моей голове его пассивные и агрессивные оборонительные реакции, бурное возбуждение и хроническое недовольство. Я так привыкла «хотеть лошадь», что не успела заметить, что она у меня есть и как от этого чувствует себя.

Азиз, по своей городской привычке толкал головой ворота. Злился отчаянным, агрессивным лаем Барбарис. Азиз поинтересовался у стоящих под навесом коней кто они такие. Ответила тишина.

 

[DinaMaksimova]

Я внимательно посмотрела на Демона – он мог бы быть моим и рассказать мне о лошадином мире то, чего я теперь никогда не узнаю. Демон определенно переносит конюшенное содержание лучше, чем Азиз, он крепче и добрее. В общении с ним я нашла бы себя, а не неисчерпаемый поток сомнений и вопросов. Тот Демон, которого я когда-то знала, тот который стоит теперь под навесом, мог стать частью моей жизни, которой Азиз быть отказывается.

Я покупала лошадь, чтобы делая все правильно: обеспечивая нормальные условия жизни иметь право заглянуть в мир лошади. По какому странному стечению обстоятельств позволила я выбрать для себя именно ту, которая не может смириться даже с человеком, который подает ей ведро воды. Я надеялась на долгий увлекательный поиск природы и сути взаимодействия человека и лошади. Почему досталась мне лошадь, которая с двухмесячного возраста сообщает лишь одно: что прекрасно проживет без человека. Если только будет у него такая возможность.

Мы пересекали двор. Лаял Барбарис. Медленно выкатывалась из-за ощетинившейся сопки луна. Получается, что не надо Тебе ни хорошей конюшни, ни хорошего отношения людей, вернее, только когда это есть и становиться ясно, что на самом деле нужна тебе только возможность быть лошадью: возможность жить с такими как ты, а не с такими как я.

Я остановилась перед запертой дверью конюшни. Вопрос что нужно лошади занимал меня так долго, и казался таким неразрешимым, что теперь, на его месте образовалось не пространство для новых мыслей, а зияющая пустота.