Неделя получилось редкостно кривой. Началась она со звонка разъярённой Колдуньи - Старик, мол, уже четвёртое пластиковое ведро сломал. Выдёргивает из кормушки, мерзавец, ставит на бок, суёт внутрь башку и, придерживая копытом, выносит боковину движением башки, как консервным ножом. Три ведра было конюшенных, одно - Ники; короче, не возместил бы я ущерб. Я не понял, зачем было устраивать такой конвейер после убийства первых двух, но Нике ведро решил возместить: сколько раз она выручала нас, и не упомню. Ведро я купил в хозмаге тем же вечером; осталось дотащить до конюшни, и тут город накрыло мощнейшим циклоном - с ветром, ливнями и летающими по воздуху ветвями вперемешку с воронами хвостом вперёд, причём очередной заряд каждый день упорно приходил ближе к вечеру... Даже на работе, в полной изоляции от мира, мне стучало давлением по мозгам - а каково было бы, шатаясь, ползти в сторону конюшни под очередным ливнем? О том, что творилось со Стариковой головушкой, не хотелось и думать. Но Колдунья молчала - значит, по крайней мере, жив и вёдра не бьёт. И я пропустил поездку на неделе, мучаясь совестью только по поводу пресловутого ведра.
Воскресенье, точно по прогнозу, выдалось тёплым и солнечным: выйдя из поезда, я ощутил себя почти в лугах Мещеры - ровный упругий ветер, промытое шквалами небо, которое ещё не заволокло смогом мегаполиса. И почему я ещё здесь, а не там? Потому что еду к старому дурню, давно уже невыездному и, кажется, окончательно сорванной башней. ТБ, не забывать про ТБ! Печальный конец сказки. Табун ещё гулял - впрочем, я и планировал приехать пораньше, чтобы перехватить Старика до прогулки в леваде, когда он измажется грязью по самые извините - и ждать до вечера, пока он высохнет, быть может. Короче, правильно рассчитал. Табун гулял странно - я не сразу понял, что вся толпа сидит в коридоре безопасности: после дождей танкодром в леваде зашкаливал. Лошади сонно перемещались по коридору строго в одну сторону, выдёргивая из-под забора последние травины. Соловый белупр отстал от коллектива и выжидательно воззрился на меня, подняв уши. Какого лешего он мне вечно на глаза попадается?!
В раздевалку я просочился через боковую дверь - увидит меня Старик, и в деннике раскрасится навозом. Под ногами путались плюшевые игрушки - к пекинесику Крестницы, с достоинством возлежащем в кресле, прибавился кроличий таксик самой маленькой девоньки. Зверятам было скучно, они требовали общения и ласки: Пушок даже согласился съесть пару лошадиных сухарей. Таксик сухари не понимал, зато просил погладить истинно человеческим голосом. На самом деле, гаврики были не всё время белыми и пушистыми: кошка сидела на высоком аптечном шкафу и раздражённо хлестала свешенным оттуда хвостом. Я успел переодеться - хвост всё дёргался, как маятник; угрызений совести у барбосиков это вовсе не вызывало.
Старикова морда мне показалась какой-то особенно тонкой... И она тут же уткнулась мне в грудь и засопела. Морковки в карманах было немного, пакет за дверью висел; прикончив её всю, конь возмущение не выражал, весьма культурно намекал на продолжение банкета. Что ж, начнём, как и в прошлый раз, с хобота, пока недоуздка нет. Если честно, в глубине души стремался, вспоминая драконьи выпады неделю назад - но конина ни разу уши не зажала. Продвинулся вдоль бочины, посмотрел на шишку - подуменьшилась, вроде, но и стала плотнее как-то. Пощупал посильнее - конь как не заметил. По народному совету намазал её гелем долобене (дорогущая штука, замечу). По деннику пошёл неожиданный запах свежей еловой смолы; Старик обернулся, внимательно посмотрел, втянул воздух - и, видимо, решил, что такая штука лекарством быть не может, можно не беспокоиться, но получить кусочек морковки по этому случаю не мешает. С морковкой творились странные вещи: к той, что лежала в кормушке, он даже не принюхался - её нужно было взять, разломать на кусочки и всунуть в серый хобот. Хобот вел себя с большим вежеством, но приходил раз за разом и от чистки, в общем, отвлекал. Пусть лучше отвлекает, чем стеклянным глазом пялится в никуда! Внешний осмотр обрадовал - очень прилично выглядели брюхо и задница, ямы на бёдрах явно подзаросли, а маклока и вовсе было не видать. Конина была в кондициях, для неё вполне приличных. По результатам осмотра я твёрдо решил сделать три рысевых репризы - и, наконец, плюнуть на сантименты и взять с собою бич!
...Пока я бегал за уздечкой, вернулся табун - и дорогу мне перегородил веер лошадиных задов. Пить полагалось по старшинству, и старшинство это каждая хвостатая пакость понимала по своему: тогда в воздухе могли и копыта полететь. Особо отличалась Грёза, по списку вторая, за что и огребла... костылём Его Девочки, что сделала рискованный выпад прямо в гущу конины. На одной ноге - самонадеянно, прямо Джон Сильвер на Острове сокровищ; Грёза с грохотом освободила проход, смывшись в кобылий зал. Можно было выходить и нам. О, ладно стартовый вопль, ещё и пассаж (от конюшни!) имел место: мне пришлось побегать рядом, а от "вальса" уберёг лишь кончик бича, выставленный вперёд и наведённый на Старикову морду. Выходить за поскотину животина не захотела, затопталась, задирая башку (эх, вот где не хватало кавеморы или хотя бы кацпунга - но не вернулся из Мещеры капцунг). Я решительно вытащил его наружу - и он затопал по тропинке, обгоняя меня и ломая бурьян по сторонам. Мы испугали попавшуюся навстречу пожилую дачницу, потом сами чуть не подпрыгнули при виде Ники, сидящей на карачках с серпом в руках: запомним, есть на конюшне серп! С некоторым трудом я вывел Старика на обычный наш круг и был готов к немедленной рыси; ничего подобного - он вкопался, спружинив всеми четырьмя, быстро выдернул пару пучков травы (замечу - в хакаморе!) и согласился идти, лишь когда я поднял бич и поставил его у плеча, словно копьё. Всё он, мерзавец, понимал - а потому тронулся еле-еле, выписывая такой "огурец", что в перегибе я мог до нахальной задницы древком бича дотянулся.
Ну, древком - это перебор, конечно, но вот кончиком верёвочки достанем, порядку ради; разумеется, ответом стала рысь. Рысь была широкая, ноги поднимались высоко, не путаясь в траве, бежал он явно в охоту, и это было хорошо, пускай себе бежит. "Огурец" заметно округлился, но не исчез; приставать с глупостями типа идеального круга с первых метров я не стал.
Одна минута, другая - может, хватит для начала-то? Конина согласилась шагать, вальяжно сокращаясь примерно круг. Бич я бросил - рука от него скрипела заметно. И "огурец" тут же принял прежний вытянутый вид.
Да, придётся держать бич в рабочем положении, наведя кончик на пронырливую конину. И - не размахивать, нам шаг нужен. Конина честно шагала, строго в одной и той же точке нагибалась и дёргала траву, не сбиваясь с шага.
Размахивать бичом на шагу не стоило, можно было вытянуть бич в сторону Старикова плеча - с трудом, но помогало. Восьми минут не отшагали всё равно - на плац посыпался целый букет девонек на кобылах - нашли, куда идти, в танкодром этот. Старик с воплем полетел вполне рысачьей размашкой, корда вытянулась на всю длину и зазвенела; привет, моя рука.
И ведь всё равно "огурец", вытянутый в сторону кобыл! С другой стороны корда провисала, грозя попасть под молотящие ноги. Я попытался превратить "огурец" в круг бичом и кордой - тщетно, он всё равно срезал, лишь разгонялся, а с разгону даже пробовал удрать с корды, не серьёзно, но уже заметно. Или - обозначал, что и это умеет?
Рука скрипела всё сильнее, минута шла за минутой. Оголтелость кончилась, но слушать меня внимательно конь не желал, реагировал лишь на силу, чего я не люблю крайне. Вот и девчонки с плаца удрали, в сторону футбольного поля потянулись (ага, запомним), на плацу осталась только Колдунья, посадив без седла незнакомого мужика в камуфляже - иппотерапия, видимо. Пять минут - и Старик остановился сознательно. Помнится, прошлый раз Колдунья просила не бегать больше двадцати минут - мы тогда пробегали восемь, на большее не замахивались. Сейчас я поверил, что двадцать минут Старик выдержит, не особо напрягаясь.
К третьей рыси мы подошли в состоянии равновесия: Старик бежал бодренько, без оголтелости, и я попробовал описать, наконец, правильный круг; вспомнил даже, что корда должна быть натянута с тем же усилием, что и повод.
Не вышло ничего: длину корды я зафиксировал, но в короткой части "огурца" она провисала до земли, а в длинной - звенела и вырывалась из руки, причём рука ныла уже заметно. Поменять местами руки (и направление) тоже не помогло: бич в кулаке отдавался болью не меньшей. Добивать руку впустую не хотелось - плюнул, стал неспортивно регулировать длину корды. Всё это происходило честные три минуты, ещё минуту он сокращался, соглашаясь шагать... но через пару кругов подорвался рысью и вовсе без видимых причин, завопил даже.
Ага, Колдунья со своей иппотерапией домой двинулась, мы одни остались, грустно это! Так на одиночество когда-то реагировал Молодой, не Старик. Теперь же он торопился, мельтешил, подтаскивал в сторону тропинки в самом плебейском прокатном стиле, топтал одинокие кусты репейника, собирая в хвост колючие шарики, а, будучи поставлен на курс, выразительно смотрел на меня. Я не сдавался и двенадцать положенных минут шага выдержал, но всеми этими мелкими хитростями был, скорее, доволен. Только вот конине об этом знать не обязательно.
Обратно Старик ломился с великим воодушевлением - приветствовал общество, попытался вкопаться возле каждого соседнего денника... Жеребы заволновались, застучали; Старик проследовал в денник с видом крайне довольным. Тут же, по горячим следам, выдернул из хвоста полдюжины репьёв: Старик наблюдал за процессом, сопел, в принципе, не отказывался от морковки, но был исключительно дружелюбен. Почесал его лобешник - наткнулся на ссадину над глазом, из-за которой была драка в прошлый раз, даже клок сухой кожи там висел. Конь на это не обратил внимания ну вовсе. Конечно, стоило её аккуратненько обрезать, но вот что начнётся, если он увидит блестящие ножницы у глаза? Рисковать, разрушать благолепие не стал. Взглянул на часы - на этот раз время как остановилось, обычно наоборот бывает. Даже до самой логичной обратной электрички времени было с избытком. И я решил измерить угол наклона полок казачки от Белого коня, чтобы сравнить с неким серийным изделием. Испытательным стендом хотел назначить солового, он стандартно кругленький - но в его деннике было пусто, девоньки из полей не вернулись; тогда - Старик, пусть опыт и нечистый. Порезал на кусочки последнюю морковку, чтобы не обиделся старик, что странную штуку на спину кладут. Итог примерки был отрицательный, но дело было не в этом: Старик обиделся не тому, что седлают, а тому, что рассёдлывают - наверное, хозяин решил, что он не годится для работы! Он сдулся даже визуально, отказался от всякой морковки и печально развернулся носом в угол, обычным способом отрезав себя от мира. Когда я уходил, он так и болтался в углу, словно и не было шикарной работы на корде. Обижать коня не хотелось - и я решил в следующий раз аккуратно поседлать и посмотреть, как среагирует на это всё проклятущая шишка. Если ничего не вылезет на корде - можно будет и пошагать пять- десять минут, это очень психологично будет. Если за три дня ничего не случится. Потому что слишком часто случается.
