Наконец, безвременью наступил конец. Недобро наступил: мороз ударил безо всяких снегопадов. Земля зазвенела... Нет хуже для некованого копыта, когда земля превращается в камень. Для суставов Старика это плохо вдвойне. Впрочем, собираясь в четверг на конюшню, я сильно надеялся, что трава на футбольном поле хоть как-то, но спружинит. Раньше это выручало - но на дальнем поле, которое боронили до состояния правильного футбольного поля, а на местном, я уже проверил, торчали кочки. Проверить можно было только опытным путём... Поехал, утеплившись, как должно - и, выйдя из дома, вспомнил, что на конюшне лежат только летние сапоги! Когда за бортом ниже ноля, ноги в них отключает с быстротой пугающей. Возвращаться не стал - прикинул, что вторая пара тёплых носок у меня имеется, сами сапоги разбиты на размер больше и возможность сберечь ноги у меня, вроде как, есть.
...Ехать не хотелось; сравнительно новая, но потрёпанная электричка вызывала в голове картины из 90-х, и народ вокруг собрался им под стать. Через стоящий народ пробивались потоком коробейники, попрошайничала какая-то особо приставучая цыганка... Я уже мечтал о мерзавчике киновского коньяку, что дожидался меня в шкафчике на конюшне, но сначала нужно было прыгнуть из поезда в холод: и ничего, обошлось, пусть и показалась сперва, что дышать нечем, в воздухе кислорода нет. Дошёл до конюшни без потерь, хотя "звоночки" поступали совсем не откуда ожидал: ноги в джинсах вынесли двадцать минут марша, а вот перчатки пробило почти сразу, "менингитку" двойной вязки - на полпути. Дорога меня не обрадовала: обочина, что выручала нас с Стариком, была такой же твёрдой, как асфальт проулка, а перепаханный копытами и гусеницами задний двор стоял колом так, что не получалось нормально поставить ногу... копыту будет ещё хуже. Надежда оставалась только на поле - надежда, на самом деле, слабая.
На конюшне было спасительно тепло... И это тепло, как всегда, безо всякого коньяку незаметно растворило всю безнадёгу, что навалилась в электричке. Время ограничено, надо делать дело! Скинул с антресолей контейнер с бекешей (ох, понадобится!), выдернул из штанов ремень - понадобится тоже. Две пары носков спокойно залезли в сапоги; шпоры - неясно зачем, но пусть будут. Морковка снова толстая - значит, рубануть ножом пару-тройку вдоль, и в карман рабочего халата её. Работать придётся в цивильных перчатках, иначе без рук останусь - и наплевать, что скажут потом в метро. Перчатки жалко, конечно - но сам виноват, рабочие в городе забыл. Ну что - вперёд, к серой скотине. Интересно, в каком она виде будет, если валяться нынче жёстко и больно?
Нехватку грязи за бортом Старик вполне себе возместил отходами собственного производства: жёлтых пятен на шкуре хватало, опилок - тоже. Конина жаждала плодов морковного дерева... точнее, сухарей: морковка для него последнее время - так, ширпотреб и попса. Сухари я оставил в стратегическом резерве - тянуть подпруги, доступ к морде со щёткой покупал той самой морковкой, порезанной вдоль. Поломавшись с минуту, Старик согласился на обмен - впрочем, морда была на фоне прошлых подвигов вполне себе чистой и "стоила" не больше двух половинок морковки. Самыми грязными были бёдра и задница - сидел он в своём навозе, что ли? Бёдра немного втянулись - совсем немного, но это всё-таки было заметно; может, потому, что шкура не казалась такой уж пушистой, как в прошлый раз. Перелиняла в более короткую - только зачем, если такой дубак за бортом, и конца ему не предвидится? Но лошади, давно уж замечаю, каким-то образом "чуют" длительный прогноз, а он и не состояться может. Ну - или готовится к тому, что и холод этот не вечен?
Взвешенности Старика хватило ровно на чистку: не успел я положить седло, как ко мне протянулся хобот с весьма убедительной "крысой". Хобот я отталкивал, как мог (зубы щёлкали возле самого локтя); не добившись успеха, Старик выбил носом дверь и вылез в проход на длину чомбура, ещё и пытался меня бочиной в стену вдавить, что уже ни в какие ворота не лезло. Засунул его обратно - но в деннике Старик развернулся на меня, надвинулся, корча крысы сверху. Что за фокусы? Ларчик открывался просто - в кормушке кончилась морковка, а то, что пакет весит на крючке с другой стороны двери, Старик знал великолепно - и всячески намекал. Ничего, слышите, ничего просто так он не делает: все его заморочки обычно имеют под собой причину самую сермяжную - если это не старческая дурь. А чтобы отличить одно от другого, надо всего только очень шустро самому мозги включить - только порою тебе это так же сложно, как и коню.
Редкий случай - вечер, холодно и темно, а Старик в клубах пара вылетел наружу, будто его там весь табун дожидался... Да, не тепло, даже в бекеше, затылок между шарфом и папахой холодом резануло: ощущение знакомое, но не самое приятное, так вода обжигает, просачиваясь сквозь "мокрый" гидрокостюм. Старик плясал рядом; возле поскотины решил прокрутиться вокруг меня - улетел с относительно ровной тропинки на вставшие дыбом грязевые бугры, ещё накануне размешанные копытами... Понял, что не прав, очень тихо вернулся на тропинку и пошёл за мной след в след. А нам надо было ещё понять, где получится в руках погулять. Вести Старика в поводу на поле не хотелось; я решил сперва заглянуть на кордовый круг, вдруг там повезёт? Повезло: круг был растоптан до ровного состояния - в сущности, тот же асфальт, но без всадника сойдёт. Впрочем, на дальней стороне круга было лучше: вдоль ряда покрышек, окаймлявших круг, тянулась метровая полоса травы, среди которой острыми блёстками серебрился иней - вот по ней мы и пойдём. После пробежки по буграм первое время его донимала аритмия, на травке она прошла и он тащил меня вперёд, чуть ли не переходя на рысь. Так прошло кругов шесть или семь; так же внезапно Старик вкопался, посмотрел на чёрное небо со звёздами и огнями самолётов - и яростно впился в траву. С точки зрения правильной работы это надо было бы пресечь, но - это же последняя травка этого года может быть! И я давал Старику вырвать очередной клок, прежде чем дальше идти по кругу. Через круг он тормозил ровно в том же месте, что и раньше, ухватывал следующий клок, скребя зубами по мёрзлой земле; что его так привлекает - подорожник, почечуйка? Пусть жрёт, короче, мне не жалко. Только вот надо направление менять - и тогда я оказываюсь на травке, а Старик - на "асфальте", и это неправильно с точки зрения целости ног... Повёл его с правой стороны - конь не понял, забеспокоился, что хозяин странного желает, начал просачиваться за спиной к моему правому плечу. Правила игры он знает лучше всех, конечно. Не стал конину дергать, снова пошёл по кругу налево; конина успокоилась, снова ухватила травки. Но и травка ему стала надоедать - снова и снова он вкапывался, смотря вдаль, и в его глазах отражались фонари; время разминки он тоже знает лучше всех. Что ж, пойдём к блоку, залезу; может, и на поле нам повезёт?
Как водится, усесться, как следует, Старик мне не дал - потянул в темноту скотного двора, куда лезть и по светлому времени не стоило. Развернул конину на проулок; по этому морозу и бесснежью проще было идти краем асфальта - не обочиной: твёрдо и погано и там, и там, но на асфальте хоть ровно, окаменевшая грязь не торчит. Но мы никак не могли нащупать границу: даже на свежих батарейках фонарик высвечивал под ногами серую муть. Ну, или глаза мои не тянут... и Стариковы тоже. Тихо порадовались, выйдя под фонари возли гаражей, аккуратненько переползли там на узенький травянистый газончик; Старик это сделал, замечу, без обычной подсказки. Вот и знакомый съезд на поле; аккуратненько сползли по нему, обойдя остатки фанеры, сразу ушли с тропинки, что сейчас сама, как асфальт; только стало не лучше, а хуже! Если помните, этим полем последние годы никто не занимался, бросили играть в футбол, и за это время на нём появились мелкие травяные кочки; по лету-осени это было не сильно приятно, но терпимо, под копытом они пружинили, пусть цепляться копытом за них и не стоило - а вот сейчас они замёрзли и превратились в натуральные булыжники, которым было засеяно поле на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга! Копыта съезжали с кочек на сторону, застревали между ними - и как конь умудрялся не спотыкаться на этом безобразии, ума не приложу. Когда пошли вдоль поля, стало полегче: нашли борозду, оставшуюся с тех времён, когда поле подсаживали и боронили. В борозде мы натыкались на кочки заметно реже, но натыкались всё равно - и, пройдя поле по длине, я совершенно чётко понял, что с него надо сматываться: даже шагать по нему означало ноги убивать. А сейчас нам ещё предстояло снова поперек "борозды" пилить! Спасла косая тропка, идущая от магазина поперёк поля - как раз к съезду с проулка: да, бубен, аж звенит, но ровная, тутыть её в качель. Старик приободрился, прибавил - опять же, к дому идём, но какая вылезла аритмия... Погуляли, называется. На шоссейку Старик полез с воодушевлением - и тут, как назло, зацепил задним копытом лист фанеры: похоже, дёрнул ногу, аритмия усилилась. По проулку мы проползли медленно и печально, а потом - подворье, танкодром застывший? Перед спуском на задний двор я решительно спрыгнул на асфальт; конь не понял, от него прилетел сигнал "пожимаю плечами - чудит человек", но не думаю, что он был в обиде: я смог провести его по хитрой кривой, где ещё сохранилась травка, покрытая густым инеем. Похоже, за пару часов инея стало больше - только откуда берётся влага? Из прудов, видимо - больше неоткуда. В свете фонарика мелькнули побелевшие покрышки кордового круга: теперь их не надо было высматривать среди травы. Старик спешил домой, спотыкаясь на ухабах - аритмия его особо не волновала. Он пожеребцевал перед пустым денником по соседству (ритуал, видимо?) и особо рьяно попытался снять уздечку о край капитальной кормушки. Я спас уздечку, снял - и тут же получил хоботом в плечо: мол, в пакетике на двери ещё три морковки осталось, почему они не в кормушке ещё? Морковку я скормил ему из рук - всё же, удобнее ему так... Впрочем, его воодушевление падало на глазах - состояние "Кормить!" перешло в состояние "Гладить!" Через пару минут наступает состояние "Пошёл на фиг!" и нарочитое подметание огрызков морковки на полу; дожидаться его я не стал, время, как водится, поджимало. Собрался, тронулся на выход; у кормокухни конюх мешал в ведре Старикову зелёную, отвратного вида кашу. Да, это было именно ведро, а не вечная немецкая кормушка; но мало ли, из каких соображений конюх работает так, а не иначе? А наутро мне рассказали - Старик вывел из строя кормушку сильно неординарным способом. Его бы мозги - да в мирных целях; да и болячки его я переоценил, пожалуй.
