Третий день не хотелось никого и ничего. Было полное ощущение - от меня словно кусок души отрезали. Субботу пролежал носом вниз: сознание мутилось безо всяких препаратов. Нет, препараты были - вперемешку коньяк и валокордин. А вечером отзвонилась Колдунья: на постой встаёт новая лошадь, так что изволь освободить второй шкафчик - один у тебя конь нынче, не три. Постойщице новой надо куда-то вселяться, так что мы твоё имущество в уголок сложим, не обессудь. Дожидаться меня она не желала, хоть тресни... Глаза я ей мозолю после смерти Белого коня, что ли, или сходу меры принимает, чтобы еще и Старика не хоронить вскорости? Впрочем, и мне конюшня мозолила глаза - век её видеть не хотелось, и даже Старик отвращение это переломить не мог. Но лежащее не у места имущество имеет свойство мгновенно разбазариваться на любой конюшне; предстояло побороть отвращение и ехать. И не дай Бог Колдунье ляпнуть хоть слово на тему... подъезжая к станции, я вывел на экран телефоны коневозок Снайпера и Афериста, они поблизости и очень неплохо возили меня в разные времена - может, и пойдут на срочняк. Барахло моё по модульному принципу собирается за час, и - адьё, племферма. Только куда потом - к баб Любе или в Звенигород? Другая вода для Старика, другая еда; опухоль снова пойдёт в рост. Хотя не заждались ли его за Радужным мостом?
...С уходом Белого коня на землю пришла зима. Она победила, наконец, но не успела закрепиться: тридцать сантиметров снега, убедительные на вид, убедительно просачивались за край ботинка, но ещё не слежались - и левада, скорее всего, не работала. Так оно, вроде, и оказалось, а ловить колдобины вслепую, тем более на старом коне, не хотелось очень. Ну да, конечно, можно было в поле... останавливали свежие слухи о волках, что сбежали вроде как из контактного зоопарка, размножились и теперь пануют по окрестностям, выедая живность на подворьях. Волки необычно здоровые, видимо, полярные, и человека вовсе не боятся; конюх рассказывал о страшненьком вое среди ночи, да и сам я увидел во время прошлой поездки длинные волчьи следы, ещё и посмеялся, что под Москвой не бывает. Бывает. И логово, по мнению народному, аккурат в люто захламлённой рощице ровно над нашим прогулочным полем. Куда деваться-то при столь милых реалиях? И - век бы конюшни не видеть.
Народ на конюшне делал вид, будто всё идёт, как надо... Даже Его девочка не выглядела особенно убитой. Барахло моё осталось в шкафчике - похоже, Колдунья пришла в разум и на обострение решила не идти. На некоем автомате я убрал своё хозяйство - что-то уплотнилось в шкафчик, что-то в пластиковых контейнерах ушло на местные антресоли. На глаза попалась табличка Молодого - отдал её новым хозяевам, равно как и фотографию, висящую внутри шкафчика: пусть делают, что хотят, их теперь право, не моё. Буколический портрет Белого коня в одуванчиках отдал Колдунье - пусть Его девочке отдаст. Та зачем-то повесила его на стенку кают-компании: спасибо, теперь на него смотреть. Попрекает, так, что ли? Уздечку с "колёсиками", на которой так и не поработал, решил забрать с собой. Проклятье, ещё казачка ведь... Ладно, висит за углом, в глаза не кидается. А ведь недалеко время, когда мне отсюда всё вывозить придётся; домой не пустят, да и некуда - одних седел четыре штуки. А конь один. Впрочем, что значит, некуда - а к Кинг Конгу в пустой гараж?
Грязнющий Старик выглядел здорово ушедшим в себя. Грязища, замечу, денниковая: что, его и гулять не выпускали? Хотя - под снегом танкодром, пойди, поваляйся: не зря на холке в трёх местах стёсана шерстина, как барс лапой ударил. Сегодня он не хамил, даже выражал некое сочувствие: или потихонечку уходил в сторону Радужного моста, как все старики? И морковку, хорошую, свежую, вовсе без азарта ел: я уже разобрался с грязищей на его шкуре, а кормушка ещё светилась красным... Потом я сообразил, что порция была НА ДВОИХ - привык я за эти годы покупать примерно два двести. И родную подпругу снова забыл; впрочем, если всё равно шагаем, в звон можно и не тянуть. Подпруга, набранная до последних дырок, ещё сильнее провисла; конь худел, и пойди пойми ещё, почему.
Когда мы вышли наружу, уже заметно темнело. Табун уже зашёл - и Старик без танцев позволил мне залезть на него с ближайшего сенного брикета. Аккуратненько сползли с пандуса - и тут увидели цепь, натянутую поперёк заднего двора, чтобы отдельные шустрые копытные не слиняли погулять по дороге домой. Проклятье, цепь висит низко, без подпруги и не нагнёшься ведь. Приехали уже? Из-за спины опреметью выкатилась Джульетта в новеньком пунцовом комбинезоне (в красное Колдунья одела весь детсад, что, пожалуй, правильно), обогнала, скинула цепь с крюка. Не ожидал - последнее время за тусовкой она со мной и не общалась толком.
Кажется, зря мы вылезали в проулок по следам джипа: вышло у нас тяжеловато, Старик пыхтел и бухтел, а вальтрап явно продвинулся под седлом назад... Позорище, но кому тут смотреть? Колдунья на прощанье посоветовала работать на газончике вдоль забора силосной ямы: профанация, конечно, но там и вправду ровно - почти. Всяко лучше, чем на полянке у пруда, в кочках и с добрым бурьяном поверх. Старик, видимо, до последнего надеялся на поля, и крайне недовольно свернул по целине вдоль шоссейки... повернул совсем уж непотребно: я сглупил, напялил на наглый хобот хакамору, а её Старик замечает, разве если очень настойчиво попросить. Но - ни хлыста, ни шпор: попросту забыл. И конина чётко определила для себя, что сегодня она гуляет, а на любые мои сигналы ответила махровым прокатским саботажем.
А грунт был не блестящим и здесь, на газончике: снег был достаточно глубокий и, главное, уже слишком плотный, чтобы конь его не замечал. От мысли протоптать себе колечко я избавился после первого же круга. Изучил местность: у нас имелась полузаанесенная дорожка вдоль забора, ведущая от нашей шосейки к светофору, и занесенная на три четверти дорожка от светофора к трассе, к строительной ярмарке на той стороне шоссе... итак, две стороны треугольника налицо, третью, хоть убей, придётся топтать, и это коню не нравилось явно: он спотыкался, проваливался куда-то ногами и кренился вперёд - назад (в голове всплыло самолетное слово тангаж). При этом он совершенно не держался на тропинке, пробитой самолично, с выражением полнейшей (ой ли?) безнадёги начиная тропить заново, цепляясь копытами за снег. Безнадёга вообще была разлита в воздухе: светло-лиловое небо, серое пятно заката на западе и эскадры врановых, с воплями барражирующие над посёлком на заведомо безопасной высоте: из ружья бы захотел, не дотянулся. Вопли здорово действовали на нервы; Старик тоже был недоволен, тряс башкой, потом резко поднял уши - ага, щелчок мощной пневматической винтовки. Ещё пару лет назад я знал, что в посёлке завелись айрганнеры - и не был этому рад: народишко бывает всякий, залепит по коню, и пойди пойми, отчего он вразнос пошёл. В перелесок, где на берёзах встречались бумажные мишени, я старался не ездить, но стрелок-то никуда не делся? Вот он, на воронах тренируется. Будем надеяться, что Старикова туша сольётся с фоном... идея работать здесь казалась всё более кретинской.
А ведь надо бегать... Какими примитивными, крестьянскими пинками приходилось выбивать из Старика рысь и каких усилий стоило её потом поддерживать! Будто не прошло пятнадцать лет, а я в Лосинке пытаюсь выжать хоть что-то из умелого, но редкостно хитродупого серого халтурщика Памира: доселе я считал его старейшиной прокатских академиков, но сейчас Старик был, по крайней мере, с ним на равных. Моей задачей было, обсмеяться, сохранить рысь на меленьком участке целины промеж двух тропинок, и на рыси пройти каждый поворот! На Старике, что если захочет - побежит любую манежку, лишь бы всадник подсказал, что и когда. Пародия на работу была фантастической, а уж как мы в глазах местного населения смотрелись... Впрочем, местное население, как ни странно, через газончик сегодня не шастало вовсе. А, значит, можно попробовать сделать галоп по твёрдой тропинке... Попробовать ты, конечно, можешь - сказал Старик и в ответ на культурный и хорошо ему известный посыл разогнался, в лучшем случае, до маха. Первая попытка, вторая, третья. Что творишь, сволочь старая, нашёл, когда права качать. На следующем подъёме я хлестнул его поводом, как дикий кочевник - и конь поднялся. Вполне приличным рабочим галопом, не корча умирающего лебедя, он пробежал весь наш треугольник, включая целину и поворот в остром углу, и аккуратно перешёл на шаг аккурат в том месте твёрдой тропы, где минуту назад огрёб поводом: теперь, мол, ты доволен, да? Может, отвяжешься, наконец? Буду предсказуемым, отвяжусь. Пошагаем, и поползём обратно.
Незаметно стемнело - в чернила; на дворе силосной ямы зажглась цепочка желтых фонарей: выяснилось, что они вполне добивают на наш газончик, по крайней мере, снег под ногами не сливался в серую муть, подёрнутую точками. Старик месил ногами снег, показывая, что считает минуты до возвращения к родным макаронам. И получилось по его: когда осталось две минуты, на газончике появился мужик-пивная бочка с немецкой овчаркой на брезентовом поводке длиной с добрую корду. Этот типаж я знаю, поганый обычно типаж, а потому от греха объехал по целине, забацав очень большую дугу. Мужик выводы тоже сделал - встал посреди газончика, спустил овчарку с поводка и приказал ей сидеть; овчарка села. Сигнал был чётким: уматывай, пока я добрый, фас сказать недолго. Воевать с ним, что ли - ради чего, ради двух минут? А воевать пришлось бы серьёзно, и топтать его, не собаку. А Старик задами бить толком не может уже... вот когда Крейсера вспомнишь, он по собакам прицельно безо всякой команды лупил.
Короче, мы смотались. Прыгать по следам джипа не рискнули - крутовато было там, спустились по узенькой "человечьей" тропе. На плацу, объявленнрм негодным для работы, шагал под всадником Магадан: Колдунья, какого хрена ты меня на газончик послала?! А потому и послала, что до ужина всех жеребов отработать хотелось бы, а Магадан на газончике от каждой машины подрывать пойдет - и где его найдут? Да, я согласен, но почему бы это честно не сказать? Я бы понял, зачем по мелочам интриговать-то?
Работой Старика Колдунья осталась довольна - мол, прокашлялся до сопли, вывел конюшенную пыль. Позадавать бы наводящих вопросиков про эту самую пыль... Не хотелось. Работа перевела нацеленность на конфликт в некое равнодушие. Про Белого коня здесь не забыли, я был неправ: он незримо присутствовал, и от этого было ещё хуже. Девоньки прибежали к конюху с миской - дядя Кемаль, отложите Беленькому кашу без кукурузы... Кемаль набрал миску, изменился в лице и медленно высыпал её обратно. Я ушёл в раздевалку и глотнул коньяка из фляжки, давно уж лежащей без дела в контейнере с одеждой. Надо было валить, и побыстрее. Стайка девонек тоже собиралась домой; Колдунья громогласно озадачила меня проследить, чтобы все они вышли из электрички, где положено, а не отправились тусить по ночной Москве. Услышав это, девоньки вылетели из конюшни пулей. Разумеется, принимать меры я не собирался - собрался в своём темпе, пошёл... и не встретил их ни в дороге, ни на платформе. Вдали уже зажёгся огонь электрички, когда эта компания появилась на путепрововоде; увидев меня, они реально на цыпочках спустились по лестнице в решетчатый павильончик, "незаметно" выглянули из-за угла - я там был. Тогда они столь же "незаметно" почесали в начало платформы с другой стороны павильончика - через решетчатые стены видно их было великолепно. Может, и впрямь в Москву собрались или затусить где решили; закладывать их я не стал - родители есть, нехай и разбираются. Да и время на самом деле ещё детское было.
