Кусочек. Кому не интересно - можете не читать.
Старые обои.
Наступает момент, когда хочется обновить обстановку, поменять внешний вид себя и окружающего. Иногда я хожу постричься, еще реже – обновляю гардероб. Сегодня решила переклеить обои. Дело медитативное. Под аудиокнигу начала сдирать старое. Слои старых обоев как ничто другое будоражат память прошлых лет. Вот эти обои я совсем не помню, а вот тут слой, заклеенный мамиными школьными тетрадками. Аккуратный почерк, без помарок. Лишь одно слово, исправленное красными чернилами – «пулёмёт». И не ошибка, а так, опечатка… Но за это была поставлена оценка 4. Да, строгие были учителя раньше.
Выключила аудиокнигу, потому что воспоминания все равно не дают вникнуть в смысл слышимого. Мне лет 8. Солнечный зимний день. Носимся по улице толпой. Я устала, вся промокла и колени изодраны. Я всегда в этом плане была талантливой девочкой. Могла поранить свои многострадальные коленки даже идя с мамой за руку, даже об сугроб. Конечно, от боли плакала. Утешением был горячий чай с молоком и сахар кусочками. Бабушка колола его специальными щипчиками. За окном носится ребятня, я вытираю слезы и снова бегу на улицу.
Вот кусок обоев, которые я разглядывала перед сном, как телевизор. Радужные мыльные пузыри. Обои яркие и они в свое время так мне надоели, что я сама попросила их переклеить. С тех пор я выбираю обои бледные, не навязчивые. Вот кусок таких обоев. Он раскрашен мною красками. У меня очень болел зуб, а стоматологов я всегда боялась. Уснуть не могла. Чтобы отвлечься и не выдать себя (мама же отведет к стоматологу насильно!), всю ночь рисовала на обоях. Это так здорово, когда в доме нет дорогого ремонта и жестких запретов! Хочешь на обоях рисовать – рисуй, это твоя комната.
А эти обои мы клеили с мамой. Она рассказывала, как жили предки, о том, как строился наш дом.
История – наука субъективная. На долю наших предыдущих поколений выпали смутные времена. Революция, раскулачивание, Великая отечественная. Говорить старались мало, историю свою не рассказывали даже детям, ибо все сказанное могли использовать против нас. Каждый понимает происходящее по-своему, у каждого своя правда. И все же попробуем разобраться в путанной истории нашего рода.…
Ковернинский район Нижегородской области. Деревня Сивцево. Мой прадед по бабушкиной линии Егоров Яков Степанович (урожденный Миронов), и его жена, Егорова Ольга Власьевна, (урожденная Тимачева. деревня Крутово), держали не большую льняную мельницу на реке ХОхлома или ХОхломка, как называют ее сейчас. Ударение, кстати, ставится на первый слог. Современное ударение ХохломА – не верно. Даже сейчас местное население вычисляет чужаков именно по произношению этого слова. Примерно в 1925 году в весенний разлив с мельницы сорвало колесо, и мой прадед Яков поплыл его выручать. Колесо он достал, но сильно простудился и умер, оставив жену с двумя детьми. Моей бабушкой Прасковьей 1912 г.р. и ее братом Александром 1918 г.р. Почему Яков урожден Мироновым? Его отец, Степан Егорович Миронов до революции был избранным сенатором, членом Нижегородского сената от крестьян Хохломского уезда. Чтобы выделиться из массы Мироновых, коих было больше полсела, взял себе фамилию Егоров, по отчеству. Тогда это было распространено, данные для паспортов записывались со слов получающего документы. Подобная история случилась и с фамилией моего отца, но об этом позже…
История Ковернинского района тесно связана с историей хохломской росписи. До сих пор Ковернино и Семенов спорят об исторической прародине этого ремесла. И Семенов побеждает. Однако, если покопаться в истории, то мы узнаем, что Семеновцы всегда славились изготовлением великолепной деревянной резной и точеной посуды, а росписью занималось именно Ковернино. Это подтверждает и история нашей семьи. Длинные русские зимы, скудные пастбища и нивы лесного края заставляли людей заниматься чем-то еще, помимо сельского хозяйства. Мой прадед по дедовой линии Василий Фомич Тимачев, потомок зажиточных крестьян и имеющий коммерческую жилку, занимался тем, что скупал в Семенове деревянную посуду, «бельё», как ее называли, кисти и краски. Раздавал это все жителям деревни и потом вез уже окрашенные изделия на Нижегородскую или Макарьевскую ярмарку.
Понятие хохломской росписи родилось за долго до того, как она стала всемирно известной золотой. В Ковернинских краях занимались этим ремеслом еще со времен Ивана Грозного, а, возможно, и раньше. И только на рубеже 17-18 веков беглый монах раскольник, скрывающийся от погони, в благодарность за приют и защиту подарил ковернинским мастерам секрет иконописного золота.
Вернемся к нашей семье. И грянуло раскулачивание. Кулаков разделяли на категории: «контрреволюционный актив», «крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступавшие против коллективизации» и «остальная часть» кулаков (она подлежала расселению специальными поселками в пределах районов прежнего своего проживания). По сути, под раскулачивание попали все зажиточные крестьяне. Те, кто работал не покладая рук сам и нанимал на сезонные работы работника. Есть лошадь, корова – значит, кулак.
От жесткой репрессии Ольгу Власьевну спасло только то, что на суд ей принесли кормить двух грудных младенцев Якова и Афанасия 1929 г.р. от второго брака. И была еще трехлетняя дочь Ирина 1927 г.р.. , тоже от второго брака. Но все равно они были выгнаны из родного дома и переселились в деревню Кривцово Городецкого района, которая состояла всего из 11 домов. Моей бабушке Прасковье тогда было 18 лет. Она была старшей из детей. Ей при переезде доверили самое большое сокровище – золотой червонец. Впопыхах Прасковья его уронила в грязь и не смогла найти. По этому поводу девушка лила горькие слезы и просила прощения у матери, что не сберегла семейные накопления. На что Ольга Власьевна ей ответила: «не горюй, дочь! Тут судьбы в грязь летят, что уж там золотая монета!»
Николай Васильевич Тимачев (мой дед) женился в 1935 году на своей землячке и троюродной сестре, моей бабушке Егоровой Прасковье Яковлевне. Мама моя родилась в 1937 году. В 1938г. Николай после школы механиков устроился работать на кожевенную фабрику в Горьком (С 1932 по 1990 Нижний Новгород назывался Горьким) и проявил себя как талантливый хозяйственник и автомеханик, чем заслужил любовь и уважение директора Альперовича Григория Абрамовича. В двухкомнатной квартире на проспекте Молотова (ныне Ильича), в доме барачного типа на два этажа и три подъезда жили 8 человек – мой дед с женой и ребенком, его мать, его сестра Мария, братья Тимофей и Евгений, а в кладовке была устроена спальня для старой глухонемой бабушки. Дом № 55 сейчас снесен, на его месте выросла девятиэтажка.
В это же время дед, памятуя о своем кулацком прошлом и опасаясь последующих репрессий, вступает в партию и заставляет сделать то же самое своих братьев. Это делает его не прикосновенным, защищает от чудачеств власти того времени. Прошлое не вспоминается и не обсуждается. Началась новая жизнь. Заимев вес как хороший работник и руководитель, мой дед позволил себе просить у директора кожевенно-обувной фабрики расширение жилплощади. Все в те года было не очень просто, и директор не смог выхлопотать для него квартиру. Но подсказал, что в Автозаводском районе нарезают участки под частное жилищное строительство. Бери, говорит, участок, а построиться я тебе помогу.
Этот момент можно считать днем рождения нашего дома, в котором я живу по сей день.
Да, в то время от государства можно было получить квартиру или кусок земли совершенно безвозмездно. Но не без обязательств. Застройщик должен был в соответствии с санитарными и пожарными нормами возвести добротный дом и сарай, постройки ввести в эксплуатацию до 1 июля 1941 года. По границе участка должен быть тесовый забор, а 10% площади должно быть засажено зелеными насаждениями. Иначе штраф, неустойка, расторжение договора… Да, был такой вот закон.
Не сказать, что все было гладко. На строительство дан год. Дом строился из леса, который моя бабушка ездила в лесничестве выбирать и клеймить сама. Дед работал на производстве, и данная обязанность легла на ее плечи. Работы велись в авральном порядке по выходным и после работы. Дом был почти готов, впереди внутренние отделочные работы. До окончания сроков оставалось 9 дней. И грянул гром.
Воскресным утром 22 июня 1941 года мужики по обыкновению собрались на строительство и по радио услышали страшную весть. Притихли, заколотили окна и двери, вернулись по домам и стали ждать.
