Дневник прибрежного плавания

[shade]

Солнце встаёт в половине четвёртого, едва сев. К шести утра весь балкон залит сияющим, смеющимся счастьем. Радость достигает здесь своей наивысшей концентрации, становясь чем-то вещественным. Прострация невесомого штиля, стелящиеся по сводам балкона язычки играющего, пляшущего света наполняют недвижную негу зарождающегося дня.

Отражаясь от переливающейся глади озера, свет клубится, как поток разряженного воздуха, поднимающийся от горячей земли вихрящимся танцем причудливых струй. Блики солнечного света стекают по белому дереву, трепещут под потолком мириадами огненных бабочек и золотых рыбок…

И долго лежишь, залюбовавшись невидимой игрой озера в узорах смеющегося света. Знакомого, как шелест листвы, и родного, как шум леса. Дыхание, движение, скольжение замершего в безмятежности озера, лазурная ласка солнца, стоящего в штиле бездонного неба, невероятная тишина схлопывающегося в одном ощущении пробуждения и невесомости, полноты и бесконечности, тандема и радости, свободы и сказки… Ты просыпаешься. Ты просыпаешься в мире, создающем тебя изнутри.




…Я слушала Вику, думая о том, что её слова не открывают запрятанных на полках сознания файлов с надписями «семья», «отношения» и т.д. Я почему-то так и не сделала глобальных выводов из имеющегося опыта совместной жизни и отношений. Поэтому весьма долго я просто вгружала информацию для последующего анализа, пытаясь параллельно примерить это всё к себе.

Со многим, почти со всем, я была согласна. В какой-то момент решив поддержать иллюзию диалога, я вспомнила ситуацию с семинара:

- Смотри, – сказала я, - есть задача: надо обсудить и выделить три критерия. Время – 15 минут. Я сижу, молчу, пусть задачи решают мужчины, согласна. Проходит пять минут, и становится понятно, что это размышления ни о чём, люди не в состоянии обобщить информацию и решить поставленную задачу. Я готова делегировать ответственность, при условии, что есть кому. Но если они не в состоянии этого сделать, то я включаюсь, потому что я не хочу впустую тратить своё время. Есть задача, её можно решить. И если этого не делают другие, это делаю я.

Я согласна, что нужно научиться по-другому думать… А для этого, видимо, потребуется пересмотреть всю систему ценностей…


Недавно зашёл разговор, обсудила это с папой. Он сказал, что, да, у них были похожие задания на психфаке: в пустыне упал самолёт, ваши действия? …«И я понял, что если нет лидера, они просто умрут прямо рядом с самолётом». И что от своей природы никуда не денешься.

 

[shade]

Был вечер, трещал огонь в печке, и я вспомнила серое в неверном свечении белой ночи Ондозеро. Шторм был два полных дня, убив нашу днёвку и потенциальное время на отдых, – нас выкинули в начале маршрута, и через семь дней автобус приходил к месту его окончания. То, что на протяжении маршрута практически нигде не было связи и мой новый инструктор Светлана - ни разу не ходила в водные походы, я тогда не знала.

Когда автобус скрылся за повтором, оставив нас на безлюдном берегу, озеро было пасмурным, но спокойным. Волнение началось, едва мы собрали катамараны, и закутавшись во все теплые вещи, мы два дня всматривались в беспросветную мглу, ожидая минимального шанса выйти на воду. На вторую ночь нам относительно повезло, озеро стихло и решено было рискнуть. Очень скоро выяснилось, что дети – восьмой или девятый класс, видели природу лишь на даче, и перспектива грести не радовала их по большей части из-за опасения поломать маникюр.


Было около двух часов ночи, когда мы отошли достаточно далеко, чтобы можно было начинать бояться. По тихому, сумеречному озеру шли две шестёрки.

Практика второго курса - меня и остальных нежелающих коротать лето в Подмосковных лагерях отправили прямиком в Карелию. Один катамаран – инструктор Светлана и пять детей, второй так же - и я.


Дикими озёрами Северной Карелии можно залюбоваться, влюбившись в них с первого взгляда. Это было самое то – земли, лежащие за Сегежой, – особый мир. Совершенно дикий, совершенно иной. Я тогда не задавала вопросов, поскольку мой первый маршрут здесь прошёл со старшеклассниками, профессиональным инструктором и фантастически удачной погодой. Всё напоминало затянувшийся пикник: лежащие в штиле озёра, большая вода, солнце днём и ночью и просто невероятное везение во всём.


Здесь же всё пошло наперекосяк с первых часов. Мы шли уже долго, усталые дети начинали ныть и сопротивляться, недвижимые облака становились всё ниже, как будто притягиваясь к озеру под собственной тяжестью. То справа, то слева возникали бесконечные гряды камней, десятками метров тянущиеся вдоль неприступных островов.

Ветра почти не было, и ребята наперебой рассказывали услышанные в лагере истории: у одной группы кат штормом снесло в такую луду, и он встал на свечку на раме, зажатый между огромных валунов в сотне метрах от берега, другие ошиблись местом стоянки и пропороли оба баллона, добираясь до берега вплавь, и так далее.


Как полагается, ветер поднялся, когда мы вышли на открытую воду. Грести приходилось безостановочно, но нас так же неминуемо сносило боковым ветром – нет ничего хуже парусящего ката на озере. Мы гребли изо всех сил и, казалось, стояли на месте. Пока правый баллон вставал на гребне волны, левый проваливался вниз, накреняя кат градусов под тридцать. Я слышала, как Свете какой-то опытный инструктор советовал связать катамараны, пока мы будем преодолевать озеро, и сейчас поняла почему. Светин кат отставал всё больше, возможности ждать их не было, нас сносило, крики тонули в рёве ветра. Развернуть кат по волне было невозможно в силу неопытности команды; встать кармой значило развернуться в направлении приближающегося острова. Мы неслаженно гребли изо всех сил, обходя с чудовищной скоростью приближающийся каменный мыс, и нам даже удалось обогнуть его, когда, оглянувшись в последний раз, я увидела, что Светин кат потерял управление и, как щепка, полетел на скрытую за мысом луду. Я не могла разглядеть, что случилось, одно было ясно – их снесло к берегу.

«Гребём!» - заорала я, перекрикивая ветер. Нас сносило, но нам всё ещё удавалось чётко идти вдоль берега. Я помнила наставления, категорически запрещающие приставать к берегам: во-первых, ничего не стоило утопить кат на подводных камнях, во-вторых, идти в воде запрещалось – если нога застревает между камнями, то силой течения человека прибивает ко дну и выбраться из такой ловушки не удаётся подчас взрослым мужчинам.



Но выбора не было, в конце концов чалиться пришлось бы в любом случае, ибо карта была у Светы и места возможных стоянок были мне неизвестны. Как мы причалили, я не помню. Уходя отсюда днём позже, я поняла, что это было немыслимо - просто везение, ничего больше. Помню, что даже при такой волне нам удалось не потерять управление, лавируя между камнями – их видимой частью. Каким-то чудом удалось не пропороть баллоны и зачалиться почти у самого берега.

Как только кат встал, я спрыгнула в воду, судорожно распаковывая герму. Включая телефон, я почти молилась, чтобы здесь была связь, и это было одно из редких мест на маршруте, где она была. Ветер трещал, волны били катамаран, холодной пеной дробясь об бесчисленные камни. Звук пришедшей смски возник здесь, как из другого мира. Сообщение было от Риты: «Привет! Как там в Карелии?))». Мыслить ощущениями, не облекая их в форму, – возможно. Я поняла это.

 

[shade]

Все дети благополучно вышли на берег. Больше всего я боялась паники, я не знала, что в этом случае делать. Но всё было нормально – все были в шоке и просто стояли со стеклянными глазами, замерев на одном месте. О том, чтобы вытащить кат на берег, не могло быть и речи, но, стоя по колени в воде, у нас получилось разгрузить его и более-менее зафиксировать, растянув между ближайшими соснами. Никаких инструкций у меня на этот случай не было, но поняв, что дети целы и контролируемы, я бросилась к телефону.

Я не взяла номер Светы! Его просто не было. Судорожно перерывая телефонную книгу, я нашла телефоны кураторов в Москве, телефон офиса и организаторов. Забыв, что в Москве стоит глубокая ночь, я, перекрикивая ветер, пыталась доораться до единственного ответившего мне голоса. Оказалось, что ни у кого нет телефонов инструкторов. Только на базе, а их номер они смогут прислать мне только утром – сейчас там никого нет. Поняв, что он меня не слышит и я ничего не узнаю, кратко написала ему: «Не могу найти тела инструктора». Мысль о том, чтобы написать «телефона», вместо «тела», мне даже в голову не пришла – тогда все мы разговаривали на сленге, а тратить время на пояснения казалось пустой формальностью. Поняв, что шанс найти номер Светы есть у меня лишь утром, я отключила телефон. Старая добрая Нокиа 3310 не подвела, но я не могла допустить, чтобы у меня села батарейка в режиме ожидания. Забыв про телефон, я занялась лагерем. Как оказалось, эта ночь была весёлой не только у меня - в Москве моё смс поняли буквально.

 

[shade]

Я попробовала окопаться на берегу, но это было нереально, дети начинали замерзать. Пришлось двинуться в лес. Проплывая мимо этого острова, я несколько раз видела старую колючку – видимо, в этих краях когда-то давним-давно шли бои, и перспектива нарваться на неразорвавшийся полвека назад снаряд не улыбалась. А, может быть, причины были иными – думать об этом не хотелось. Да и попросту жутковато лазать по таким лесам в сумерках.

Читая о таком везении в книгах, думаешь, что это авторский замысел, однако нам снова повезло – мы нашли старое кострище и неплохое место для стоянки. Как собирается палатка, я не помню, но, оказывается, знаю. Верёвками мы также зафиксировали их за деревья, разожгли костёр, полностью оборудовав лагерь. Даже поели какую-то еду, вскипятив воду в найденной ржавой банке – все котелки остались у второй группы. Я стояла, смотрев на костёр. Девчонки были совсем никакие. В адеквате более-менее был Влад и ещё один парень. Я смотрела на огонь. Всё, от меня зависящее, я сделала.


Время шло. Я начинала чувствовать учащающийся в ожидании команды взгляд Влада. Оставлять детей одних мне запрещалось категорически. Идти на поиски сквозь непролазный, в колючей проволоке, лес казалось бредом, ведь нельзя было даже примерно угадать, с какой стороны полуострова выкинуло вторую группу. Радовало одно: они не пошли бы искать нас, поскольку нас они не видели вовсе.

Значит, при лучшем раскладе они на одном месте. Я пыталась понять логику Светы. Если им удалось достичь берега, она должна была попытаться выйти на связь. Связь есть. Тогда мне стоило включить телефон. Но зарядки могло не хватить до утра. Через какое-то время включу – проверю звонки. Потом они разобьют лагерь и станут ждать. Чего? Сигнальной ракеты у них, думаю, нет…
У меня есть выбор: идти искать их или оставаться на месте; у неё выбора нет - значит она будет ждать утра… Утром они смогут выйти на воду. Если они могут выйти. Но всё могло быть не так благополучно, и мысль о том, что мы где-то рядом и можем помочь, и не делаем этого, – хотя бы у меня точно есть связь – с каждой минутой побуждала выйти сейчас же. С другой стороны, нарваться в этом лесу на что угодно, да и просто заблудиться было и риском, и нарушением единственной инструкции. А если шторм не утихнет ещё два дня… Хуже всего, что я понимала, что нас не знают, где искать, потому что мы вышли гораздо позже назначенного времени, нас снесло, и когда нас начнут искать - тоже непонятно.


- Полин?... - срывающимся голосом начал Влад.

Я знала, что сейчас ещё сделала всё верно и всё от меня зависящее. Сейчас, в этой точке – я была права на 100%. Поэтому я посмотрела на него совершенно спокойно.

- Полин, а мы… пойдём их искать?... – моё промедление казалось ему чудовищным.

У костра остался Влад и ещё один парень – остальных я отправила спать. Ему было лихо, но я сказала, что он нужен, и он держался, как мог. Правда что из последних сил – гребля по штормящему озеру и испуг окончательно его вымотали. Обсуждать инструкции было неуместно, но иного выбора у меня не было. Я сказала Владу, что должна оставаться с ними при любых обстоятельствах. В его взгляде я прочитала всё. И понимание того, что он думает о них, и о том, что им нужна помощь, и поняла, что его нужно или психологически заколбасить сейчас, или спать я не буду, потому что он пойдёт в этот лес один. Хотя какой там спать, когда сознание рисует тебе картинки возможной судьбы второго экипажа. Ещё минут пять я смотрела в огонь. Второй парень срубался, а оставить лагерь, кроме как на нём, было не на ком. Я подумала о том, какие же они раздолбаи – организаторы. И сейчас я буду поступать так, как сочту нужным...


- Значит так, – сказала я, оборачиваясь ко второму парню, – глаза у него были красные, стеклянные, остановившиеся, но в них отчаянно проблескивало какое-то острое чувство – то ли ужас, то ли желание жить, - сейчас мы уйдём, и лагерь останется на тебе. Я поняла, что, обходя валуны усталости и страха, всё собранные остатки его сознания фиксируются на фразе: «сейчас мы уйдём». Дав ему время осознать это, я повторила это бесцветно, жёстко отчеканив: «лагерь останется на тебе». Он смотрела на меня отстранённо-ошалелым взглядом, пытаясь вникнуть в смысл произносимых слов.

Да, - подумала я, – никогда не знаешь, когда тебе придётся резко повзрослеть. Лучше всё-таки раньше. Но не важно когда, важно быть готовым. В любой момент готовым. Вот это сложно.
Влад уже встал, в нетерпении ожидая меня. Рисковать им было нелогично, но идти одной было тоже бредом. Да и не остался бы он нипочём. Влад не понимал, почему всё так долго, а мне необходимо было, чтобы парень на самом деле понял.


Лес этот выглядел жутко. Он даже ощущался жутко. Только бы не влезть в болото, – думала я. Серых мох мягко пригибался при каждом шаге. Серые деревья, мёртвые сосны, бесцветный мох, поглощающий звук шагов, рёв шторма и понимание того, что мы, в общем-то, можем быть здесь не одни. Внезапно донёсся какой-то посторонний звук: скрипнула ли сосна или обломилась под ветром ветка. Я увидела, что Влад сжимает в руке походный нож, и улыбнулась. Всё таки всё верно.

Мы шли, если это можно назвать так, минут сорок. Хотя, может быть, больше или меньше, сложно сказать. В конце концов я остановилась. Влад был готов искать их вечно, но я отвечала за других людей.

«Всё, - сказала я, - мы сделали всё, что могли. Возвращаемся». И я поняла сейчас, что я возвращаюсь. Почему? Не знаю. Решение принято. Я сделала всё, что могла. Если мы и продолжим поиски, то на рассвете. Я уже отворачивалась в обратную сторону, когда Влад вдруг радостно воскликнул: «Вон они!!!». Я никого не увидела и, подойдя ближе, порадовалась вдвойне, что взяла Влада, - несколько пёстрых курток - мы вышли аккурат на них.

 

[shade]

Влад помчался к ним, я же думала о том, как максимально быстро согласовать со Светой стратегию действий, избежав долгих дискуссий. Однако то, что я увидела, поразило меня до глубины души. Пожалуй, расскажи мне кто-нибудь это, я бы не поверила: у самой воды жалко бился о камни искалеченный, неразгруженный катамаран. На плоских камнях рядом с ним сидели и лежали, закутавшись в куртки, замёрзшие дети. Они лежали прямо на камнях. Я поняла, как много времени прошло с тех пор, как их сюда выбросило. Глаза у всех были стеклянные, губы синие, они были в таком же шоке. На наш приход никто не отреагировал, что произвело неизгладимое впечатление на ничего не понимающего Влада. Вокруг валялись вёсла, одна распакованная герма с каким-то торчащим из неё барахлом. Посреди всего этого сидела, так же закутавшись в куртку, Света и смотрела прямо перед собой на воду. Я машинально пересчитала детей и обернулась к ней. Смысл происходящего, наконец, дошёл до неё, и она радостно воскликнула, увидев нас. И я поняла вдруг, что она просто сидела и ждала помощи.


«И я понял, что если нет лидера, они просто умрут рядом с самолётом».


«Подъём, - заорала я детям, - Встали!». Но дети не двигались. Я поняла, что может быть трудно. Кивнув Свете, я орала на детей. Они так и стояли, как сомнамбулы, смотря на нас отсутствующим взглядом. Наш лагерь был оборудован, нужно было идти туда. На моё счастье Влад помнил дорогу. Мы попытались разгрузить их кат, но скоро стало ясно, что тяжеленный бак с едой и гермы по такому лесу никто просто-напросто не дотащит. Бросать кат отчаянно не хотелось. Обмозговав ситуацию, мы решили, что Света с Владом и частью детей пойдут пешком через лес, а я и трое парней перегоним их кат по воде на противоположную сторону острова, откуда, судя по всему, до нашего лагеря будет гораздо ближе. Почему было принято именно такое решение, я не помню, нужно было что-то решить, и мы решили.

Их кат пропорол левый передний баллон, оставшись на полных трёх. Оказалось, в критический момент, одна из их девушек потеряла весло.
«Потеряла весло». Я даже не поняла сначала. Ты идёшь по озеру в шторм и «теряешь весло». Кажется, в такой ситуации, можно потерять скорее какую-нибудь конечность, но не весло… Интересно всё же, совпадения - это всё в жизни, или насколько всё зависит от руководителя.


Света пошла с ними как инструктор, должный сопровождать детей, я подняла ребят из их команды, отчаянно жалея, что не могу взять Влада, поскольку он один знал дорогу, а получится ли у меня заставить их грести – смогут ли они выгрести на груженом полусдутом кате – я не знала. Спасло одно: остров, вернее широкая протока между островами, по которой нам предстояло плыть, была отгорожена от озера самими островами, и потому волнения там практически не было. Пока дети приходили в себя и кучковались вокруг Влада, я сказала Свете о том, как глупо, что мы не подумали обменяться телефонами – эта мысль убивала меня всю дорогу. Света задумалась на секунду и сказала, что она телефон всё равно не доставала.


Вспоминая сейчас тех ребят: Антон, афигенный, как оказалось, чувак, как и все они на самом деле сел в катамаран машинально с таким же отсутствующим взглядом. Второй парень – Артём, кажется, – весь поход ругал Шпаро, весь наш лагерь глобально и поход наш треклятый - локально. Сейчас он угрюмо молчал, так же автоматически выполняя команды; и ещё один парень из людей чьё присутствие незаметно, но всегда заметно отсутствие. Сев вчетвером, мы медленно гребли вдоль берега. Мы шли по течению, и всё было удачно.

Я не особо умею ориентироваться, читать карты и прикидывать расстояния. Хотя в детстве как-то получалось. Мы планировали, что кто-то пойдёт через лес от нашего лагеря, выйдет с другой стороны острова и будет нам махать. Ну или я должна была как-то иначе понять, куда нам причаливать. В одном месте у меня была идея, что пора бы, но перспектива зачалиться раньше и тащить всё это через лес даже лишние сто метров заставили меня пройти чуть дальше.

«Чуть дальше» остров резко оборвался, и неистовым, непонятно откуда взявшимся течением нас начало сносить в открытое, штормящее озеро. «Табань!» - орала я Артёму, - поняв ситуацию мы из последних сил резко разворачивались.


Те минуты, которые мы полумёртвые гребли на полумёртвом кате против течения, стараясь снова достичь спасительного берега я помню, как сейчас. Сил на эмоции не было. Антон машинально грёб, с каждый гребком уходя всё глубже под воду – он сидел с левой стороны на стыке двух баллонов, один из которых был пропорот – пустое первое место перед ним начисто ушло под воду. Сидящий напротив меня Андрей не сдерживался более, а материл Шпаро, лагерь и поход таким крепким трехэтажным матом, что я непроизвольно восхитилась, и, солидарная с ним в глубине души, с улыбкой слушала истерический хохот сидевшего передо мной парня - не помню его имени, - он, гребя как и все мы из последних сил, покатывался со смеху, не останавливаясь ни на секунду. Он хохотал так заразительно, что будь я в другой роли, я не примерно бы к нему присоединилась.
И тогда, плывя против течения, ветра и шторма, смотря на этих ребят, я поняла, что мы живём в ахренительной стране. И в ней живут ахренительные люди, которые, конечно, очень разные, но они – могут. Вспоминая это сейчас, я думаю о том, что, как ни крути, а твоё настроение очень часто определяется состоянием тех, с кем ты, волею судеб, оказываешься в одной лодке.

Странно, но страшно не было. Может быть, потому что каждый просто делал, что мог. Никто не паниковал – а повод, в общем-то, был.

В конечном итоге, мы выбрались на берег. Каким-то таким же непонятным образом нас нашла Света и, отпустив меня в лагерь, ребята занялись разбором вещей и ката. Я организовала работу в лагере, разобранный катамаран притащили, наскоро приготовили какую-то еду.

 

[shade]

Закончено всё было уже на рассвете. Лагерь спал, разбившись по палаткам, кат сох, все были вместе, всё было ровно. Я смотрела на догорающий костёр в каком-то отстранённом состоянии осознанной усталости. Из-за проредивших облаков проглядывало яркое утреннее солнце, лес ожил, став совсем летним, зелёным, приветливым и ласковым. Но волнение не стихало, и спиной я чувствовала шум неугомонного прибоя и крепчающего ветра. Но мыслей уже не было. Подошла Света, некоторое время смотрела со мной на костёр, и потом вдруг сказала :«Спасибо, Полин». Я тогда не поняла этого – всё, что я сделала было логично и единственно возможно. Более того, спасибо надо было сказать Владу, я не стала бы искать их любой ценой…

Её слова прозвучали сигналом к тому, что на сейчас всё закончено, и отрешённо кивнув, я отключилась в какой-то палатке.

Вопреки обычному распорядку, меня никто не разбудил, и проснувшись, я застала весь лагерь уже за работой. Наскоро умывшись, я нашла Свету в окружении детей на самом берегу. Перед ней из под здоровенного плоского камня торчала пёстрая шкура ката, рядом толпились ребята. Поздоровавшись со всеми, я посмотрела на озеро, потом на Свету: «Волнение… Что будем делать? Сниматься?»

Света изумлённо уставилась на меня, спросив зачем сниматься, всё же нормально.

Выдержав некоторую паузу, я спросила: «а как же кат?»

- Мы его заклеили – ответила Света, так же, как если бы я спросила у неё, где лежит пачка паштета, и кивнув на шкуру под прессом, сообщала мне, что вопрос возрождения ката - несколько часов. К ночи можно выходить, волнение как раз успокоится. Да и как нам сниматься, никто же не знает, где мы. А связи нет, я проверила.

Простая мысль о том, что катамаран можно было заклеить, не приходила мне в голову вообще. Я, видимо, насколько редко делаю что-то руками, что изменение мира посредством простых физических действий кажется мне всегда чуть ли не чудом. Нет, я могу, и даже сшила в детстве юбку-солнышко на уроке труда и привернула как-то что-то шуруповёртом к стене, но результат всегда кажется мне сомнительным, поскольку лишь самые что ни на есть вынужденные обстоятельства заставят меня попробовать сделать нечто подобное.

Починить кат на коленке в лесу казалось мне невероятным. Я стояла, смотрела на Свету, которая, казалось, что всю жизнь только и занималась тем, что чинила катамараны, и думала как бы поделикатнее переспросить у неё, уверена ли она в том, что это возможно, не привлекая внимание ребят. Не придумав ничего и будучи вынуждена сохранять вид авторитета, я кивнула.

- Значит выйти мы сможем не раньше ночи… А весло? Как же весло.

И тут Света покорила меня. Так же спокойно она сказала: «Мы нашли его». Не изменяясь в лице я снова кивнула. Если я не могу понять, как можно ПОТЕРЯТЬ весло в штормящем озере, то факт того, что можно НАЙТИ весло в штормящем озере находится за гранью моего не только понимания, но даже воображения. На самом деле, я давно начинаю подозревать в окружающих меня людях поистине выдающиеся способности, которые они в силу таких же непостижимых причин, практически никогда не применяют в жизни… В такие моменты я всегда поражаюсь тем, какой же потрясающий, нерастраченный, незадействованный потенциал дремлет вокруг…

К ночи мы собрали лагерь, я проверила упаковку всех герм, мы сняли заглушки и вбили заточенные колья в рамы обоих катов, соединив их в единое плавсредство. Теперь можно было не опасаться за потерю какой-нибудь части команды. Две шестёрки стояли в линию, став одним целым. Я сразу оценила гениальность этого сооружения. Аккумулированные усилия позволили идти быстрее и чётче держать курс.

Нужно было найти точку, в которой была протока, и как её найти Света на знала. Только чудом пройдя именно по этому же маршруту с Мишей – прошлым инструктором, и только по той причине, что её – эту совершенно невидимую точку - приходилось несколько часов держать взглядом, чтобы на сбиться с курса (с Мишей мы каты не связывали), только поэтому нам каким-то чудом удалось выйти в эту протоку. Десять метров в сотнях километров изрезанной береговой линии Ондозера

 

[shade]

Перед нами стояла простая задача: пересечь ещё одно озеро и выйти к плотине, за которой, собственно, и начнётся сплав.

Новое озеро, выходящее к реке, достойно было внимания самых смелых фантастов: сплошь изрезанное крохотными островами, подчас такими крошечными, что на них едва умещалось два-три деревца или – крайне редко – какая-то призрачная, покосившаяся, белая от времени избушка, неизвестно кем, для чего, и когда поставленная. Непостижимым образом, обходя такие постройки штормами и грозами, озеро оберегало их с удивительной нежностью, как будто сохраняя какой-то свой, одному ему понятный лик человеческой жизни…

Да, эти странные сооружения, до того древние, что едва уже походящие на реальные, выдавали руку человека, расписавшегося в том, что здесь – на самом краю света, в пустоте и одиночестве существует настоящая жизнь, возможная лишь в совершенном балансе человека и стихии.

Белёсо-серые, как выцветшие глаза старика, они смотрели на нас из недр прошлого, и оживая в неверном, зыбко-зябком свете северного неба, становились нашей реальностью, исподволь заполняя сознание давно забытым ощущением странствия, саг и легенд, сказываемых Севером извечным рокотом вод. Мы уже чувствовали, что некуда деваться от этого наваждения, и, затаив дыхание, провожали их взглядом, не в силах оторваться от останков жизни человека, принявшего вызов вечности и навсегда оставившего в ней свой след.

Другие острова выныривали из воды, как изогнутые спины гигантских рыб. Увенчанные корявыми соснами, распластанными по каменистым склонам, они походили на древние изваяния, созданные дикими ветрами и редким вниманием белого, холодного солнца…

Погода менялась. Облака на горизонте то расступались, обнажая алую, горящую полоску заката, то стушёвывались вновь, скрадывая и без того едва-различимые цвета окружающего мира. Проясняясь, небо открывало нам воистину невообразимые зрелища – каскады островов, едва проступающих из воды или вздымающихся из неё на несколько метров, вычерченные, как китайской тушью силуэты одиноких сосен, искорёженных, приземистых и, в то же время необыкновенно прекрасных, таинственных, совершенных в своей способности врастать в пейзаж органично и просто, дико и остро, как выпущенные когти хищника, замершего в прыжке над пурпурной пропастью неба...

 

[shade]

Шторма бояться уже не приходилось: бесчисленные острова, мимо которых мы петляли, дробили волну, и озеро стояло, как заколдованное, лениво шевелясь разряженным плеском, неподвластное прихотям набегающего ветра.

Меня беспокоило другое: с каждым гребком я всё яснее понимала, что с Мишей мы здесь не плыли. Мы прошли этот участок днём, как и все остальные озёра, и причудливые пейзажи тоже проплывали мимо… Но не эти… Я силилась увидеть хоть что-то знакомое и иногда мне казалось, что да, возможно что-то схожее было… Прошла пара часов с тех пор, как миновав протоку, мы вышли в озеро, когда я окончательно убедилась, что мы плывём не туда.
Мы с Владом сидели последними на втором кате, Света занимала моё же место на первом катамаране. Окликнуть её или как-то поговорить с ней, не привлекая внимание ребят было невозможно.
Эти часы были для меня самыми мучительными за всё путешествие. О том, чтобы причалить куда-то не могло быть и речи – скалистые острова были сплошь окружены лудами, да и поверхность островов не позволила бы разбить лагерь, тогда как мы не могли позволить себе терять более ни минуты. Мы выбились из графика настолько, что даже при безошибочном прохождении последующего маршрута наше прибытие вовремя ставилось под большой вопрос. Понимала я и то, что уставшие дети, выйдя на берег, могут просто не найти в себе сил грести дальше.

Знала бы я, сколько нам ещё предстояло нам пройти в ту ночь-утро-день, я бы просто не поверила в то, что это возможно.

Пейзажи менялись, сопровождая нас призрачными образами, стушевывался и таял туман. Мы плыли дальше. Сомнение сменилось сосредоточенным напряжением, перешло в уверенность, и уверенность эта привела в отчаяние: поговорить со Светой я не могла, дать понять ребятам, что мы заблудилась – значило убить в них не только способность плыть дальше, но и веру в нас – инструкторов - а это именно та сила, которая позволяет совершать невозможное.
Вера – душа действия, отними веру и не получится сделать даже возможное, тогда как наш поход всё более напоминал мне сказку «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что».

Всё же в нашей стране детей с детства готовят к тому, что это – нормально. Как-то раз, кто-то из критиков назвал роман Александра Грина «Блистающий мир» фантастическим. Грин беспомощно возмутился, написав в ответе, что «Блистающий мир» это роман символический. В сказки не верят только те, кто не видит язык символов, веками кодирующий знания наших предков…

Однако нужно было что-то делать - я не понимала что именно. Я боялась и реакции Светы – спроси я у неё уверена ли она в курсе, она могла засомневаться и утопить своим сомнением мотивацию всех. Я знаю, что в ситуациях, когда команда измучена, когда с каждым днём и часом становится тяжелее и уже не хватает сил, чтобы просто идти, всё, что угодно – любая мелочь, любое сомнение, любая капля может стать последней.
Часто в таком состоянии человека выводит из себя то, на что он не обратил бы внимание вовсе, будь он не так измучен. И уж конечно он подвластен любому негативу, как никогда. Капля сомнения разрушает в такие минуты так, как не может убить в нас решимость самые что ни на есть реальные трудности. «Любое решение определяется состоянием нервной системы». И хуже всего то, что пребывая в таком состоянии, большинство людей не отдают себе в этом отчёта. Взрослые, адекватные, сильные людей. Передо мной же было десять детей, озеро, ночь и один инструктор, реакции которого я не могла спрогнозировать. Но и остановиться мы не могли.

Гребла я машинально, все мои психологические силы уходили на решение головоломки, решения которой не было. Знала бы я тогда, что Света умеет, как оказалось, фантастически ориентироваться, и всё это время, пока я присматривалась к берегам и стоила прогнозы развития событий, преспокойно шла по компасу, сверяя наш маршрут по карте, я сохранила бы такое сил, что их, возможно, хватило бы и до конца нашего нетривиального путешествия…


Странно: мы привыкли оценивать других по себе. Не умея ориентироваться и учитывая то, что только что мы шли по зрительной памяти, не полагаясь ни на какие карты и компасы, я была уверена, что пытаясь повторить путь Миши Света заблудилась и не отдаёт себе в этом отчёта. Могли бы мы поговорить – была бы простроена коммуникация, позволяла бы ситуация в команде, или сумей я спростить я у неё об этом заранее… Каждый думал, что всё понимает. Как же часто всё оказывается не так, как кажется на первый взгляд. Да просто понимай я логически, что путей среди этих островов могло быть сколь угодно много и каждый вёл бы к цели, - этот поход обошёлся бы моей нервной системе куда более просто… Тогда же, выйдя вдруг у неширокое место меж последних островов, увенчанное впереди островом с гигантской одинокой засохшей сосной, не узнать которую было невозможно, я поняла лишь, что случилось ЧУДО – каким-то непонятной, непостижимой удачей, Бог, если он существует, вывел нас на верный путь. Что же! Воистину «каждый видит лишь то, что понимает». Как недавно сказал Джас «Везения не бывает»… Но непонимания законов бытия заставляет верить в совпадения, везение, удачу и чудеса. Пусть так, тогда меня это не интересовало. Тогда вдруг произошло чудо и радости моей не было предела… Мы выиграли, мы прошли иным путём и, всё же вышли к цели. Мы победили.

Я глубоко и медленно вздохнула, чувствуя как откатывает напряжение, как расслабляется уставший мозг, как сладко закрыть болящие от бесконечного всматривания в ночь глаза…


Протока снова вела нас в открытую часть озера, небо темнело, сгущаясь до настоящей темноты, но меня уже ничего не пугало – всё худшее было позади. Где-то к середине этого участка нытьё детей, усиливающееся в последнее время, захватило почти что всех участников, и в какой-то момент Света с некоторым извинением в голосе сказала мне: «А может действительно пристанем, Полин?... Поищем место? Все устали уже совершенно…». Суть её слов несколько секунд доходила до меня, шестерёнки сознания переваривали их, рисуя передо мной понятную картинку. Дойдя до меня окончательно, смысл сказанного заставил меня на секунду перестать грести. После чего я привстала на коленях и голосом, который, я уверена, был слышен на всех близлежащих островах на чистом матерном языке объяснила всем всё. Тем сильнее прозвучали мои слова, что я на первом же маршруте взяла за правило не позволять себе не то, что мат, а грубую речь вообще, потому что я – педагог, а рядом - дети. Здесь же мозг действовал сам. Сама идея сдаться сейчас, сдаться, когда я наконец-то поняла, что всё правильно, что мы на верном пути и всё отлично, сама эта возможность убивала во мне смысл всей нашей деятельности. Ещё час назад я пошла бы на это, или тогда на первой вынужденной стоянке, но только не сейчас.

 

[shade]

Кратко и очень лаконично, я объяснила им, что если мы пристанем в неизвестном месте, то можем завязнуть в болоте или разбить кат о камни, и застрять в этом болоте с комарами и змеями на несколько дней. Что мне лично совершенно безразлично как себя чувствует каждый из них и в отдельности, и все они вместе, что грести мы будем, пока не приплывем, чего бы кому это не стоило, что они знали, куда они идут, и смогут побыть тряпками, когда вернуться домой, если вернуться они, конечно, планируют. А я вернуться планирую, поэтому заткнулись все и гребём, мля.


Но важно было не то, что было сказано, а то как это было сказано, а сказано это было от души, с учётом поразившего меня поступка Светланы, которая поддалась на уговоры и позволила себе слабость пойти на поводу у группы.

Я не подумала тогда о том, что дети не прикидываются и сил у них действительно нет. Что и мне-то было тяжело, а мне было двадцать лет, из которых я почти всё время занималась спортом, ходила в походы и была, в общем, в неплохой форме. Конечно, после последнего маршрута так и не восстановилось плечо, и оно уже давало о себе знать, но боль, страх и сомнение меня не интересовали сейчас абсолютно, ровно как естественное желание окружающих избежать их. Наверно, меня оправдывает лишь то, что и понимай я тот факт, что дети за несколько часов гребли вымотались окончательно и грести далее на самом деле не могут, ничего бы это не изменило. Всё, что я сказала им, было правдой - болота и камни были здесь повсюду, шанс удачно пристать в темноте был минимален, а вероятность нарваться на болото и снова искать место до бесконечности – весьма велик.


Однако моя речь произвела эффект, удививший даже меня – за весь последующий путь никто более не пожаловался ни разу. А путь этот был таков, что вспоминать его не хочется даже сейчас. Я люблю трудности, трудности, позволяющие применять и использовать интеллект, страсть и силы. А тупая гребля на износ через третье озера, открытык всем ветрам, в синей темноте затянутого тучами неба, с дождём, ветром и, главное, полным непониманием того, когда же это всё наконец закончится, не вызывает у меня никаких приятных воспоминаний.

Разве что удивление от того, что мы это смогли. Сложно сказать, сколько мы прогребли, ясно одно, за тот перегон мы выполнили маршрут почти что двух дней, с учётом того, что маршрут Миши был всё же короче – мы потеряли, по моим прикидкам, около часа, идя по другой траектории, - да и боковой ветер на озёрах увеличил нагрузку раза в полтора, а ночь и непогода вымотали нас окончательно.

Я думала, всё закончится гораздо быстрее. Я не учитывала непогоду, усталость детей и боковой ветер. Мы должны достичь плотины самое позднее - к ночи, а прибыли, кажется, на рассвете.

Однако Света снова покорила меня своей выдержкой: она-то видела по карте расстояние, и видела состояние детей и знала, сколько нам ещё предстоит. Но спорить со мной не стала.

Всё в жизни очень относительно: с одной стороны, каждый из них, да и их нас, теперь знает, на что он способен. С другой, я верила в это сама, и они поверили мне. Мы дошли, но цена этого перехода была для многих мягко говоря запредельной…


Кто был здесь прав?... В общем-то, Света. Мы обсуждали это с ней потом. Она очень удивилась, что я решила идти одним днём. «Ты знаешь, Свет, я просто не знала сколько нам ещё грести. В следующий раз, ты говори…» - сказала я понимая, что шансов у неё заставить меня остановиться в тот момент не было никаких, и это мне, в общем, надо учиться рассчитывать силы… Ориентироваться по состоянию самой слабой лошади в смене.

Правда что мы бы вообще тогда никуда не приплыли, но… Больше всего хочется сказать, что ошибка была не моей, а тех людей, которые нам эту задачу ставили. Однако ясно одно: лидер должен быть один. Доверяй я Светлане на 100%, мы бы нашли место для лагеря. Даже если бы не с первого раза. Нам могло повезти. Могло не повезти: мог начаться шторм, мы могли сильно уйти с маршрута в поисках места и точно опоздали к концу маршрута, но это было бы решением.

Так или иначе, верно мы сделали одно: мы не стали выяснять, кто прав. В таких ситуациях решение должно быть одно. Чьё оно будет и какое – второстепенно.

А тогда сил не осталось ни у кого. Мы шли тупо, наизнос, давно ничего не соображая и не чувствуя. Но у меня не возникало сомнений в том, что мы догребём, странно было, только то, что это озеро никак не заканчивается, что проходит час за часом, а берега всё нет, хотя идём мы вроде абсолютно верно.

Попадая в такие ситуации и потом – часто в психологическом плане, - я поняла, откуда идёт эта вера: дело в том, что ты будешь грести, пока у тебя есть силы. Пока ты жив, у тебя есть силы. Значит, пока ты жив, ты будешь грести.

 

[shade]

Когда первый кат мягко ударился мордочкой в песок, я не поверила тому, что можно больше не грести. Я сползла прямо в воду, дошла до пляжа и упала на берег. Надо было разгружать кат, искать место для стоянки, командовать, но я просто не могла встать. Похожее ощущение бывает, когда из тебя берут много крови, вроде хочешь подняться – а нет, не получается. Прошло несколько долгих минут, прежде чем перевернувшись на колени я смогла наконец шатаясь подняться. Пройдя десяток метров, мы разбили лагерь на первой же поляне, - снова начинался дождь, и если способность мечтать ещё не была полностью утрачена в нашем состоянии, то хотелось одного: оказаться в палатке до того, как ливанёт в полную силу. Мы поставили три палатки, и под звук усиливающегося дождя я провалилась в сон. В эту секунду отключения сознания, мне казалось, что мы всё же титанические молодцы и удача, наконец, улыбнулась нам: мы дошли до плотины, а значит остался сплав. Мы развяжем каты, несколько дней на реке и мы дома. Не то, чтобы сильно хотелось домой, хотелось, чтобы закончился идиотизм, чтобы рядом был человек, который понимает, что мы делаем, куда мы идём, чего мы можем, а чего – нет. Сейчас же казалось, что всё самое сложное – позади.

Я проснулась от ощущения того, что лежу в лужи чего-то жидкого. Я полежала несколько секунд, надеясь, что это остатки сна, который сейчас пройдёт. Но он не проходил. Неуверено пошевелившись я села: в палатке на высоту пенки стояла вода. В воде были части спальника и вещи. Вода стекала по стенкам палатки, ленивыми каплями собиралась в углах, на стыках швов, просачивалась с крыши. Стало ясно, что если дождь не кончится, палатки не выдержат. Ещё почему-то не была закрыта москитная сетка, и комары свободно курсировали из заводи окружающего мира в наши покои. Я подумала о том, что выходя Света не закрыла сетку. Для туриста это равносильно тому, чтобы забыть подтянуть подпругу или забыть снять с лошади уздечку. Я повернула голову: Света седела рядом и смотрела на меня. Некоторое время я молчала, пытаясь по её состоянию угадать смысл происходящего, однако скоро сдалась.

- Вода – сказала я, тщетно вытаскивая край спальника из лужи. Радовало одно: мокрой была не вся одежда, а значит всё не так плохо.

- Да, - сказала Света. И я поняла, что это тот человек, с кем можно идти в поход.

- Откуда?

- Дно палатки дырявое.

Со стоном я закрыла глаза. Не проверить снаряжение… Кто мог подумать, что нам выдадут дырявые палатки, что молния москитной сетки будет сломана данным давно и мы не замечали этого раньше, лишь потому что падали в эти палатки полумёртвые, а собирали их ребята. Но почему я не поставила палатку на возвышенность, я же турист, почему было не нарубить елового лапника под днище?… Натянуть над лагерем тент?... Потому что одна ошибка ведёт к другой – вчера не было сил выбрать место для палаток. Не было сил рубить лапник. Перед выездом не пришло в голову проверить амуницию. А теперь всё это может привести к тому, что если дождь не закончится – а он может НИКОГДА не закончится, то… Одна ошибка ведёт за собой другую – вот, что нужно знать.
"Некоторые вещи лучше знать, чем понимать"...
Вскоре, правда, прикидывая куда можно переставить палатку, я обнаружила, что вся поляна представляет собой единое углубление, а места с возвышенностями усеяно или камнями, или рельеф нипочём не позволит поставить палатку ровно. Даже Света сказала, что хорошего места для палатки здесь нет. Можно было выбрать незначительно менее худшее, чем выбрала я, но, в целом, ситуацию это бы не изменило.
Мне значительно полегчало.

 

[shade]

Я вышла в дождь. Все уже встали. Радовало одно: палатки ребят были в куда лучшем состоянии, текло только у нас. Картина представляла собой зрелище не слишком оптимистичное: это место было заезжено туристами и всё, что горело было сожжено на несколько километров вокруг. Стоя под дождём, Антон и ребята тщетно пытались развести огонь в кострище, на дне которого стояла вода. Мокрым было абсолютно всё: дождь шёл всю ночь. Взяв с собой кого-то из ребят я пошла на разведку в лес. Такого не бывает, но дров не было вообще. Ничего пригодного для горения. Ни хвороста, ни сушин, ни даже веток. С начала сезона туристы прочесали этот лес вдоль и поперёк, уничтожив, как термиты, всё неживое. Деревья, кусты, трухлявые пни, и те были мокрые насквозь. Первый раз в жизни, я вернулась из леса ни с чем. Стоять под дождём не хотелось, но оставить ребят под дождём было невозможно. Нужно было что-то поесть, но для этого нужен был огонь. А ещё нужно было перетащить каты через плотину и начать сплав. «Интересно, через сколько промокнет одежда» – подумала я, направляясь в лагерь.

На пути к костру ко мне подошёл Антон. «Полин, мы сделали всё, что могли» - сказал он и посмотрел на меня взглядом, который я не забуду, наверное, никогда. Вообще-то, я ожидала чего угодно: что они будут ныть и болеть, что они станут ненавидеть меня, за ночной перегон, предъявят мне претензию в некомпетентности – мол куда вы нас привели?! Или просто будут саботажничать, ожидая что же будем делать мы со Светой, но ребята все как один собрались у костра и разжигали его. И в красных, напряжённых и немного отчаявшихся глазах Антона, я прочитала то, что он действительно сделал всё, что мог.

Хорошо, что я не успела успокоить его тем, что никто бы в такую погоду не смог развести этот костёр, потому что тупо нет дров, идёт дождь, промокли спички и вообще, потому что подходя к костру, я поняла, что он горит. Мне вновь, как с заклеенным катом, когда я увидела его собранным и целым, хотелось повернуться, и спросить КАК? Как вы заставили его гореть? Видимо, немного насквозь мокрых поленьев осталось от предыдущих кострищ, ребята стащили их в одну кучу и как-то разожгли. Мы приготовили еду – что смогли - и каждый ел и оглядывался на всех – хватило ли всем, и не съест ли он вдруг на ложку больше, чем кто-то другой. И я подумала, что этот маршрут уже стоил того, чтобы на него выйти.

Что делать дальше было неясно. И я бы даже согласилась остаться здесь на днёвку и отдохнуть, забив вообще на время возвращение – как они будут нас забирать это их проблемы. Да, куплены обратные билеты, всё рассчитано, но мне, как и Свете, было на это сейчас совершенно наплевать. В конце концов, рассчитывая наше возвращение по часам неплохо было бы просчитать не только это, а кое что ещё, сталкиваться с чем нам приходилось сейчас поминутно. Но остаться здесь мы не могли по причине того, что лагерь утопал в воде, дров не было, и шёл дождь. Любое место в лесу будет лучше этого, а значит нужно выходить на сплав и грести хотя бы до места первой стоянки.

Решение было принято. Погода стала проясняться и скоро выглянуло солнце. О том, чтобы просушить вещи речь ещё не шла, но настроение улучшилось.

Я размышляла о том, можно ли починить молнию на москитной сетке, когда ко мне с квадратными глазами пришла Света. Она сказала, что видела белую Ниву – на рыбалку приехали какие-то мужики, и у них есть водка и можно попросить налить нам немного. Наивность, категоричность и неопытность заставила меня удивиться её предложению: во-первых, употреблять алкоголь на маршруте нам запрещалось. А во-вторых, это было бы просто не честно по отношению к остальным. Я никогда не видела такого поникшего лица, как в ту минуту у Светы. Я сказала ей, что она может, не вопрос, просто я не хочу.

Хочу-не хочу я вообще не думала. Во-первых, нельзя, во-вторых, не честно. То, что есть ситуации, когда инструкции хороши лишь на бумаге, и есть ситуации, в которых именно доза спирта спасает людей и нам тогда выпить по 50 грамм было именно тем, что было не просто нужно, а необходимо, мне даже в голову не пришло. А что до честности, то важно понимать одно: когда от состояния руководителя зависит общий успех, то это – не привилегия, а здравый смысл. И дать Свете выпить было тем же, что делала она по отношению ко мне, каждый раз давая мне выспаться утром, а не поднимая меня со всеми «потому что так написано в инструкции». И, может быть, не имея запаса абсолютной уверенности в себе и непоколебимой принципиальности, здравого смысла в Светлане было куда больше, чем есть у меня даже сейчас, не говоря уже про тогда…

 

[shade]

Мы вышли на сплав. Первое время нам везло: стояла хорошая погода, стоянки были отличными, ребята адаптировались к гребле и немного пришли в себя. Мелкие трудности уже никого не огорчали: отсутствие шторма, присутствие дров и солнца были даром Богов и гарантией успеха. Проходить пороги никто нихрена не умел, и если мне удалось научить Влада табанить, то ушедший вперёд первый кат был неподвластен мне и я с ужасом понимала, что она просто плывут, не проходя шиверы и пороги никак. Если кат садился на камни, кто-то просто спрыгивал в воду и сталкивал катамаран дальше. В общем-то это было чудовищно, но всё как-то прокатывала. Но на Онде есть один опасный порог – Щелье. Мы договорились обносить его, поскольку нужно иметь хороший опыт, чтобы пройти его. Погода наладилась, мы просушили вещи и несколько дней самой большой проблемой было общее окончание сигарет, которое ребята пытались переносить стоически. Видя, как идёт Света и опасаясь того, что они так же безмятежно пойдут на порог, заставило меня ещё несколько раз обсудить с ней тему обноса Щелье. Решение было принято и известно всем.

Стоял чудесный, лучезарно-солнечный день. Вопреки наставлениям, запрещающим распаковывать гермы на воде, я достала фотик и иногда снимала моменты нашей жизни. Влад травил байки про ведьм и пересказывал фильмы ужасов, ребята твердили скороговорку «А цапля чахла, цапля сохла, цапля сдохла». Я относилась к ней пренебрежительно, но скоро она покорила и меня – мы твердили её днями напролёт, пока не получалось произнести быстро и верно. В лагере, когда встречались разные группы, давно уже не не спрашивали, был ли ты на маршруте. Звучал вопрос «Цапля?» и если человек произносит эту мантру чистейшим слогом, было ясно, что да. Ибо делать, гребя днями напролёт, всё равно нечего, а «Цапля» оказывалась нетривиальной задачей для всех. Думаю, встретив кого-нибудь из тех времён и сейчас, я задала бы тот же вопрос, в конце концов, «цапле» были отданы часы жизни, вспоминаемые с улыбкой.

Так, или примерно так, травя байки и страшилки мы шли в очередной день по Онде. Река была как река, солнце и до конца маршрута оставалось уже около дня. Входя в поворот так же безмятежно, как и во все остальные, я всё же была на чеку – Щелье, судя по карте, мы должны были пройти сегодня.

Сначала я не поняла, что происходит – Светин кат ускорился, подгоняемый течением, вышел на порог и, замерев на секунду ухнул вниз. Течение не бросило его на камень, лишь развернуло так, что в язык слива они вошли разворачиваясь. Я не ожидала, что всё будет так быстро. «Табань! – крикнула я Вдалу, судорожно оттормаживаясь – к берегу!!!». Вообще-то вероятность успеть была минимальна. Но мы успели. Ещё немного и мощное течение захватило бы нас, но мы успели. Кто-то из ребят даже вышел на берег, придерживая кат.

«Отлично» – сказала я. Но ребята не спешили вылезать, они смотрели на Свету вставшую сразу за порогом и непонимающе – на меня. Нам предстояло разгружать кат и тащить его сквозь лес в обнос порога. А может быть, и частично разбирать раму. Потом собирать катамаран, снова грузить, спускать на виду, фиксировать гермы и баки. Сказать, что делать этого не хотелось – значит ничего не сказать. Вся операция заняла бы час-полтора времени, а так не хотелось ничего никуда тащить, ничего разбирать и упаковывать… А хотелось пройти этот порог, поплыть дальше и выйти завтра к вечеру на место стоянки, где будет ждать автобус, потом магазин и лагерь… И я прочитала это всё в глазах ребят и то, как они смотрят на меня и в том, как легко и просто прошли этот порог ребята Светы.

И я подумала вдруг, что если им повезло, то могло бы повезти и нам, - мы-то ни чем не хуже, да и получше будем, мы-то каждый порог пытались пройти правильно и уже кое-чему научились. Непонятно, почему Миша так переживал, он дождался второй группы, где был его друг-инструктор и они проходили его вместе. В общем, я постояла некоторое время в нерешительности, посмотрела на ребят и спросила у них, может, и нам попробовать пройти так?
И я поняла уже потом, почему так отреагировала, когда Света предложила чалиться в той протоке – в её голосе не было уверенности. Люди часто ломаются, будучи уверенными на 100%, а если уверенности нет, то не стоит, даже если ВСЕ вокруг считают это глупостью.

Инструкции основополагающе необходимы и профессионализм в любом деле заключается в понимании того, когда можно и даже нужно немного отклониться от строгого их исполнения, добавляя системе гибкости, а когда - соблюдать их беспрекословно.

 

[shade]

Я думаю, что управление мы потеряли практически сразу, как только кат захватило течением. Нас выкинуло на огромный валун у которого река изгибалась, падая в зигзагообразный язык слива. «Гребём!» - кричала я, но девчонки, привыкшие к тому, что если кат сел, то надо подождать, пока кто-то столкнёт его, просто сидели, сложа вёсла. Тогда я поняла, что всё.

Первый толчок течения колыхнул кат едва ощутимо, за ним последовал второй, сильнее. Самое ужасное в этом всём было не то, что я не понимала, чем это кончится – это-то было уже ясно, ужасно было то, что я видела, что они не слышат меня. Что я даю команды, а люди просто сидят сложа ручки и ждут. И этого контакта нет. Нет контакта – вот, что критично. Нельзя плавать, нельзя ходить в поход, нельзя работать с животными, с которыми нет контакта… Нельзя.


Третий толчок поставил шестиместный катамаран на свечку и с размах опрокинул его в правый бок. Это было моим местом. Огромный гружёный кат со всей мощью раскачавшего его течения накрыл меня, и мы опрометью рухнули вниз, в самый порог. Эти моменты стоят перед глазами. Сделать было нельзя ничего. В тренировочных ситуациях кат не нагружен, здесь же всё пространство между баллонами занимали гермы и выбраться невозможно. Я смотрела на солнце, мелькающее в просветах между баллонами и рамой. Страха, что не хватит воздуха почему-то не было совсем, но спиной я чувствовала каждый камень, к которому меня прижимал кат и понимала только одно: если хоть один из них окажется немного повыше…
Слава Богу, это оказалось не так. Всё закончилось очень быстро, и как только порог был преодолён, кат неистовой силой снесло вниз по течению, я же стояла на коленях посреди реки, оглядываясь на Щелье.


Судя по тому, как далеко унесло меня, сила течения была колоссальной. И тогда, стоя на коленях – потому что вставать при такой скорости течения было нереально, - я смотрела на этот порог и думала о том, что если там остался кто-то, то ничто и никто его оттуда не вытащит… Это понимание пришло со спокойным осознанием того, что бежать кого-то спасать бессмысленно.


И вторая мысль, огорошившая меня со всей пронзительностью, заключалась в том, что я осталась жива. Что я стою сейчас здесь такая же, как была до порога. Живая и целая.

И всё же в этот момент что-то меняется. Ты понимаешь вдруг, что жизнь – это не что-то данное тебе априори, что-то естественное и единственно возможное, как язык на котором ты думаешь или мир, в котором ты живёшь. Жизнь – это чудо. Это искра, которая зажглась и горит в тебе, и это было нихрена не случайно, и не просто - её могло и не быть. Сложно описать это состояние словами. Ты просто на самом деле заново рождаешься. Потому что жизнь становится для тебя чем-то уникальным. Чем-то удивительным. Даром. Ощутимым даром. Подарком мироздания. Как будто всё физическое – и твоё тело в первую очередь, позволят тебе наслаждаться этим миром, позволят ЖИТЬ. А этого всего могло и не быть. То есть чудо само по себе то, что это – есть. Ты действительно живёшь. И жизнь – это какое-то непередаваемое, ледяное, пронзительное, абсолютное состояние, которое дано тебе в данную секунду, которое ещё не является тобой, но является как бы состоянием тебя, которое очень легко потерять.


И ты, может быть, нас самом деле впервые ощущаешь, что такое жизнь. И после этого сложно жить, как раньше. Как обычно. Ты уже понял истину. Она одна. Всего одна – ты живёшь. Ты обладаешь жизнью. А жизнь – это как бы не твоё, это просто потенция, возможность, острая, невероятно чёткая и чистая энергия, которая течёт в тебе, которая создаёт всё и которая по каким-то причинам оказалась внутри тебя, оказалась дана тебе, и ты обладаешь... даром. Какое-то время на этой планете ты живёшь. По-настоящему. Всё по-настоящему. Ты понимаешь это, только на самой такой вот грани, у самого предела. И ничто не важно, и ничего не существует, кроме жизни…


Я посмотрела на берег. Судя по тому, что смотрели все только на меня, со всеми остальными всё было в порядке. Судя по тому, какие у всех были лица, со стороны это было не менее выразительно, чем изнутри. Я уже почти выбралась на берег, контролируя каждый шаг и прижимаясь к реке, а все всё ещё стояли и смотрели на меня. Они продолжали смотреть на меня и когда я вылезла и убедилась, что все на месте. Некоторое время мы смотрели друг на друга, потом мне это надоело – мне вдруг в какой-то короткий миг всё это беспросветно надоело. И поход этот, и глупость моя и наша, и игры эти в приключения, и страх за чужие жизни, и риск своей… И при мысли о том, что кат наш снесло Бог знает куда, и о том, что придётся застрять теперь здесь на неопределённое время, и что этот маразм бесконечно продолжается и я, да и никто, в самом деле, не закончит его раньше, чем означено в расписании завершения маршрута в точку «Х», и о том, какая это профанация и глупость, и…

И всё таки все живы и я здесь не одна. И как бы то ни было, другим тоже не сладко, и мы молодцы, и всё нормально.
Но силы как-то резко кончились. Светины ребята уже зачалили кат, и, глубоко вздохнув, я сказала ей, что всё хорошо, убедилась, что у остальных всё тоже нормально.

 

[shade]

На удивление кат оказался совсем рядом. Нам пришлось разгружать его под водой, чтобы перевернуть. И тут нас ждала очередная новость: три из четырёх герм были полны воды. Ладно что я могла хреново закрыть свою, убрав фотоаппарат, но гермы ребят! Плохо ли они закрыли их – я перестал проверять это, через несколько дней, научив их делать это хорошо – или же нам выдали такие (что, как оказалось частично так и было), но сухих вещей и спальников у нас не осталось. Зачем-то мы развели костёр. Кажется мы пытались высушить хоть что-то. Но я быстро поняла, насколько это бессмысленно. Я сидела, смотрела в огонь. Света была очень расстроена, она считала, что это её ошибка – она не должна была идти на порог и т.д. На самом же деле я понимала, что мне нужно было доделать то, что я начала до конца и никто, и ни Света, ни Шпаро, ни девочки, - никто здесь ни при чём. И от понимания того, что нужно плыть в мокрых вещах и как-то проводить ночь, от это всего становилось отвратительно и как-то тупо. Света долго ждала, пока я отойду, но поняв, что, видимо, не отойду, спросила, что, может, пора?

- Вёсла? – спросила я, представляя как далеко по течению могло раскидать шесть лёгких вёсел и сколько времени потребуется чтобы прошарить непролазные берега и найти их. И почему-то так же совершенно не удивилась, когда Света с готовностью сказала: «Мы нашли их!». Я посмотрела на неё с каким-то чувством отвращения и усталости от того, что все её способности позволяют нам делать только одно – идти дальше. И поняла, что все мои способности позволяют нам делать то же самое.

Если бы у нас был спирт. Или водка. Или просто сухая одежда. Или сухой лагерь по прибытию… А может, если бы мы все не были так вымотаны, но к вечеру я поняла, что начинаю заболевать. Температура и резь в глазах, и какой-то подкатывающее ощущение слабости, на которое я сейчас не имела никого права, – всё это делало невыносимое состояние ещё невыносимей.

Мы гребли ещё день почти до самого вечера. Гребли уже молча, редко перебрасываясь бесцветными фразами. Каждый переваривал случившееся, приходил в себя, пытался осознать случавшееся и уже не надеясь больше ни на какой быстрый исход путешествия.

Я старалась экономить силы. Лагерь разбили в условленном месте, что говорило о том, что завтра мы успеем и будем вовремя. Меня, однако, не радовало ничего. Я думала о том, как мы буем спать, ведь сухих спальников осталось сильно меньше, чем нас. Как только мы разожгли костёр, я и ребята с моего ката развесили вокруг него свои вещи, в слабой надеже что-либо высушить. Я делала всё в полудрёме, не видя никаких выходов из сложившейся ситуации и не понимая, как, собственно, мы из неё выберемся. Поэтому, когда Света вдруг остановилась у костра и оглядев наши жалкие попытки развесить одежу попросила меня убрать от костра вещи, я поняла её не сразу. Однако сказано это было тоном весьма понятным и все ребята, стоящие рядом со мной замерли, ожидая моего ответа, поскольку рядом висели и их вещи.

Я смотрела на Свету, пытаясь понять, что происходит. То ли поняв, что мы без пяти минут закончили маршрут, она снова стала руководителем группы, то ли наши вещи действительно кому-то мешали. Сил спорить у меня не было, но прояснить ситуацию хотелось. Я сказала, что пусть повесят немного, может, подсохнут. И смотря на меня так, как будто мы первый раз встретились в лагере, она снова повторила: «Вещи свои от костра уберите».
Я стояла, и какое-то время смотрела на неё, пытаясь понять. В общем-то я никогда не против, ни здоровой конкуренции, ни между выяснением отношений и перераспределения командных ролей в команде. Но не тогда, когда один из нас полумёртвый, мокрый, ахреневший в конец и объективно не имеющий никакой объективной возможности ответить. Я стояла, смотрела на Свету. Может быть, я не учла каких-то моментов или чего-тоне поняла, но команда была дана однозначная, и единственной оставшейся у меня целью было дожить до завтра. И ещё я не понимала того, как Света может не понимать ситуации со спальниками – глобально, моего состояния – локально и того, что она сейчас делает – в принципе.

Простояв так на какой-то момент больше, чем это было адекватно, я молча подчинилась, медленно сгребя свои вещи в кучу. В повисшем молчании все ребята моего ката медленно последовали за мной так, что оглянувшись через минуту я заметила, что ни одной вещи у костра не осталось.

Время тянулось невероятно медленно. Ночь с необходимостью решать, как нам спать приближалась с неотвратимостью приговора, придумать что-либо я не могла: палатки-то сухие было две, а спальников всего шесть. Варианта не спать всю ночь не было, потому как простое пребывание в вертикальном положении стоило мне подвига. Говорить со Светой не хотелось, да и непонятно было, что она может сделать.

Это были вторые самые хреновые для меня часы маршрута. Когда ты можешь что-то сделать – не важно, что - и когда у тебя для этого есть силы – то всё происходящее – интересно. Сейчас же, не знаю, как другие, но мы с Владом выложились на 100%, и день гребли в мокрой одежде сделал своё дело. Я ждала вечера, чтобы решать проблему всем вместе. Не было бы так темно, можно было плыть дальше, но автобус не пришёл бы раньше и ждать нам всё равно пришлось бы там.

 

[shade]

Всё решилось, как по волшебству. Оказалось – оказалось блин – что гениально решение в том, что можно состегнуть спальники вместе, и из шести сухих односпальных мы получили три огромных кармана, в которые идеально разместились все. Мы остались в футболках, вместе было гораздо теплее и эта ночь неплохо восстановила нас, позволив последним рывком добить кусок реки и выйти наутро к стоянке.


Я думала только о том, что скажи мне Света, что решение у нас есть и всё отлично, я бы провела несколько очень хреновых часов в жизни гораздо спокойнее. Да наверное я бы радовалась, как она. И то, что выход оказался прост и прекрасен никак не сгладило в моём сознании того вечера и состояния.


Автобус долго-долго трясся по ухабам. Вершиной наших мечтаний был магазин. Сигареты ребятам, шоколад – прекрасный шоколад, тогда был в моде Нестле «Для мужчин» огромный, толстенный, он как будто был создан для такой вот ситуации – всё это приводило в восторг. Все о чём мечталось долгими днями, когда закончилось всё, кроме паштета (хлеб и прочее промокло в баке с провизией) наконец оказалось в наших руках. Говоря одним словом, магазин значил победу. Ощутимую победу. Которую чувствуешь, осязая во рту вкусом шоколада или никотина или – забавно – просто хлеба – для каждого мечта о том, как это будет, когда всё кончится, выглядела по-своему.

Затарившись счастьем, мы понеслись дальше, водитель врубил музло и жизнь стала совсем, как в мечтах – та самая реальность, когда мечты сбываются. Когда на пустое кресло рядом со мной села светящаяся от счастья Света, я, предчувствуя, что не увидимся мы с ней больше в лагере и не пересечёмся в какой-то работе, отдала ей приятный бонус, не нужный мне в силу моего убытия в Москву, и нужный ей, в силу предстоящих ей детальнейших маршрутов. Света от души поблагодарила меня, слушая её, я смотрела в окно. Ночь помогла восстановиться, но слабость была ещё ощутимая и строить позитивные прогнозы было рано. В какой-то момент Света замолчала и установившееся молчание позволило мне задать ей вопрос. Повернувшись к ней и проверив её состояние – то, что она видит меня и ответит искренне, - я выдержав паузу спросила:

- Свет, почему ты не сказала мне, что можно состегнуть спальники?

От неожиданности вся подвижная мимика Светы на секунду остановилась. Мне показалось, что спроси я её, не знает ли она какой нынче курс доллара, кто она по знаку зодиака или сколько будет значить число восемь в двоичной системе счисления, она удивилась бы меньше. Вся победная атмосфера момента, всё счастье проделанной работы, восхищение собой и достижение долгожданной цели, всё это предполагало какого-то настоящего, честного, красивого вопроса, подчёркивающего радость победы, множащей её ощущением заслуженного кайфа. Этой же проникновенной искренности и важности вопроса способствовало моё состояние и тон, которым я его задала. Света растерянно молчала. Смотрела на меня и молчала. И потом, как будто поняв его суть и то, что задан будет лишь этот вопрос, так же честно ответила:

- Ты не спросила.

И я поняла, что это – так. Что для неё это было так же естественно, как для меня мои действия при постановке лагеря. И поэтому Света удивлялась тому, что делаю я – для неё это было непостижимо, для меня непонятно было то, как можно не делать этого или делать по-другому.

Я кивнула и отвернулась к окну. Мне стало ясно вдруг всё. Ясно, понятно и просто. Всё встало на свои места. Но и понимание это не могло стереть тех часов, проведённых на берегу в каматозе температуры и беспомощности, не могло стереть ощущения, оставшегося во мне до сих пор, наверное, и никогда уже не отделимое ни от того похода, ни от того дня. Может быть, со временем эти воспоминания сотрутся, померкнут на фоне других событий и приключений, и в хранилищах памяти останется лишь позитив, но в тот момент я поняла одну очень простую вещь: человеческие отношения - это то главное, что существует между людьми, что существует в мире. И проблема не в том, что все всегда были и будут правы, и человек всегда делает лучшее, на что он способен, а в непонимании. И в самом непонимании этого непонимания – вот, в чём проблема. А всё остальное – решаемо.


Света ушла, я проваливалась в сон и снова просыпалась, автобус трясло. И уже не подъезде к базе в динамиках раздалась песня Зверей «Районы, кварталы, жилые массивы…» Автобус вспыхнул, песню орали всем автобусом и я, пренебрегая всегда попсой, вдруг прониклась пониманием того о чём она! Чтобы понять молодёжную музыку, надо быть молодым))) И эта песня навсегда связана у меня с тем перегоном и тем моментом. Я поняла всё. Я была счастлива. В тот момент мы были счастливы вместа.


Нас встречали как героев, всем лагерем, Свету окружили другие инструкторы и понесли чуть ли не на руках. Я вышла и спокойно пошла к месту наших палаток. Подошли ребята, озадаченные, видимо тем, что лавры отданы инструктору и никто из нас не удостоился более никакого внимания.

Я оглянулась на Влада и улыбнулась ему. Что я могла сказать? Я осталась жива. Я поняла, что я жива. Мне снова далась жизнь. Мне не нужны были поздравления людей, вопросы и восклицания. В этот поход, закончившийся для меня лучшей наградой тем, что меня оставили в покое, я поняла вещи, которые продолжают быть актуальными и сейчас.

 

[shade]

Во-первых, никогда не знаешь, на что ты способен.

Сказал бы мне кто-нибудь тогда, зная всё, что нам предстояло сделать, что мы пройдём всё и вернёмся. Вернёмся целыми, здоровыми, с интересным опытом и на позитиве...

Сказал бы мне кто-нибудь, когда едва закончив школу, я осталась с тремя лошадьми на улице, что, у меня будет клуб, и не имея ничего вообще мы создадим отличный клуб, один из лучших в своём сегменте. И меня будут окружать потрясающие люди, любящие наше дело так же, как люблю его я. Сказал бы мне кто-нибудь в 2002м, что со мной будет работать Галя, что всё несколько изменится в этом мире и я буду на равных с теми, на кого старалась равняться...

Сказал бы мне кто-то в детстве, когда я долго стояла у окна, смотря на холодный, бессмысленный мир, что я вернусь домой… А я ведь возвращаюсь.

Мы никогда не знаем, на что мы способны. И узнать это можно лишь ставя перед собой конкретную цель, пусть даже совершенно невозможную с точки зрения обыденного опыта.


Второе, это важность, определяющая важность человеческих отношений. Ведь так часто понять другого не получается не потому, что ты – дебил, а он – урод, а именно потому что вы – два классных профессионала, смотрящих на мир под разными углами и видящие поэтому разные его возможности и грани. И, может быть, именно в тандеме с тем, чего те не понимаешь, не знаешь и не можешь, вы сможете сделать невозможное.

Как ни пытайся я всю жизнь быть независима от окружающих, но человечески отношения - они как здоровье. Ими нужно заниматься. Нужно учиться строить их, пока это можно делать с удовольствием.

Ведь на что, по сути, я обиделась на Свету?... Да, все люди разные и все ошибаются. И не всегда можно точно понять состояние другого, ведь не всегда удается понять даже своё состояние…

Нет ничего страшного в том, что другой человек не идеален. Есть вещи, которые кто-то может понять, а кто-то нет. И понимать это нужно мне самой – это, во-первых. А во вторых, стоит самой стремиться быть таким человеком, какого я хотела бы видеть рядом с собой. Потому что это – возможно.



И третье: многие хотят прожить жизнь так, как прошёл наш первый маршрут. Тихо, ровно, гладко. Я никогда не видела в этом смысла – плыть по течению, радуясь тому, что ничего не происходит. Все проблемы, встающие пред нами – это задачи, решив которые, мы получим возможности от опыт, о которых даже мечтать не могли.

На днях в гости заезжала Ира. «Что с тобой?» - спросила она. «Никак не могу сбалансироваться» - ответила я. Мы немного поговорили, и она посмотрела на меня взглядом, который в тысячную долю секунды вернул мне всё. Этот позитив, опыт и знание передаются такими людьми в одном сгустке позитива, которые они дарят тебе, когда тебе нужна поддержка. И я ПОНЯЛА вдруг всё. Почувствовала. Внутри себя.

А уж то, что пришлось пройти Ире, Лётчику и другим моим друзьям… О своих «проблемах» мне как-то даже говорить становится неловко. А секрет в том, что всё происходящее с нами – лишь возможности. Ире, Саше и многим другом хватило духа пройти через них. И они стали людьми. Они никого не судят, ничего не отрицают и никого не оценивают. Они нашли силы – в себе или в мире. Ведь захоти ты, обратись к миру с просьбой, ищи эти силы, чтобы вытащить себя из депрессии и рядом окажутся и люди и места, и книги и храмы, только поверь в то, что ты пройдёшь через всё, что есть трудного, потому что другие такие же люди прошли через это сами. И стали собой. И я горжусь тем, что они рядом со мной. Если тебе дана задача, тебе даны и силы для её решения. Осталось лишь эти силы найти и применить их по назначению.

Ищи, и ты станешь самым богатым человеком в этой вселенной.

 

[shade]

 

[Fiby]

Про потерянное тело инструктора это конечно сильно. странно, что вас МЧС не прилетел искать на вертолетах)))

 

[shade]

Я сижу в кафе, которому, я уверена, нет равных во вселенной. Будний день, на безе, кажется, никого, и летняя веранда предоставлена нам. Поднимая взгляд от монитора, я смотрю на плещущееся внизу озеро, купающееся в серебристом свете северного солнца. Мириады играющих искорок переливаются, сплетаются в одно весёлое, танцующее существо, - ожившее, смеющееся небо, играющее у подножья безмятежного леса. Лето. Самое чуткое, мягкое, вечереющее время... Зарождающаяся симфония цвета, мимолётная магия момента, когда мир, напитавшись светом, излучает его, наполняя густыми потоками тепла мурлычущее пространство... Край Земли, укутанное в безвременье совершенство.


Тая в лёгкой дымке едва различимых облаков, больше похожих на прозрачную паутинку, стоит передо мной спокойное, расслабленное солнце. Свет его, мерцая сквозь своды пушистых крон, придаёт этому миру очарование сказки: ковёр нежнейших трав, легко сползающий с холма за верандой, колыхание каждой былинки, пропитанной золотым сиянием, как волшебным эликсиром настоящего, неприрученного, дикого счастья… Счастья, возвращаемого, как по мановению волшебной палочки, первым же прикосновением взгляда, первым же ощущением ветра, первым же вдохом, звуком прибоя полного жизни озера…


Времени не существует. Не существует ночей, непогод, сомнений. Весь мир – огромная, непознанная квинтэссенция радости – здесь чувствуешь это кожей. Каждая мелочь – колыхание салфетки на ветру, верное, ровное, вечное движение ветра, то доносящее дыхание озера, то едва ощутимое, на самом пределе восприятия – возвращает тебе способность пребывать. Здесь чувствуешь мир. Чувствуешь себя его частью.


Я могу вернуться, а значит - всё верно.

 

[shade]