Любимые стихотворения

[Bettel]

Тут еще есть кто-нибудь, кто любит стихи? Я даже учу наизусть любимые

Начну с последних понравившихся.

Вера Полозкова "Разве"

Полно, моя девочка, разве мы похожи на инвалидов.
разве мы не знаем пустынь отчаянья лучше гидов.
разве не садимся за стол, ни жестом себя не выдав,
не киваем их шуткам, сплетням и новостям?

полно, моя девочка, разве мы сознаемся в чем-то старшим.
да и что они сделают нам, истаявшим,
нам, уставшим, —
мы самоубийцы с хорошим стажем,
маме с папой мы ничего не скажем.
и судмедэкспертам.
и дознавателям.
и властям.

полно, моя девочка, разве мы похожи на мертвых кукол,
над которыми дребезжащий, с сиреной, купол, —
ты пошла меня проводить, он тебя укутал,
мы стоим и сдыхаем медленно, по частям.

кто вписал это все, пока ангел спал над своей тетрадкой?
боль будет чудовищной.
будет правильной.
будет краткой.
пока нас укладывают в пакеты, гляди украдкой,
и реви, и реви, реви над своей утраткой.
а потом возвращайся назад
к гостям.


И два стихотворения Катарины Султановой, могут показаться знакомыми, так как использовались в трейлере к "Я-дракон" в объединенном виде, но они мне нравятся по отдельности больше:

***
Вот он я, кто ранил, а после смиренно ждал.
Оголенный провод, пустая комната и кинжал -
Я цветы наши срезал и больше их не сажал -
Без тебя я пустое место.

Мой позвоночник - 11 лезвий и 8 жал,
Ты ушла - я ни словом не возражал -
Лишь ладонь разжал,
Когда стало тесно.

Боль повсюду, куда бы я ни бежал,
Мое сердце никто так не обнажал -
Я бы вырвал его, похоронил, сбежал,
Но за мною тень твоя следует, как невеста.

У подножья ладоней июнь поменяет май,
Моя вечность, я терпеливый Кай -
Привыкай ко мне по кусочку, заново привыкай.
А сейчас закрывай глаза, засыпай.
Сколько я протяну вот так - мне доподлинно неизвестно

***

Мне говорили: увидишь, и в горле затихнет звук,
кудри черные обволокут
плечо
и дракон,
что живет в позвоночнике,
тут же расправит крылья и опустит голову
на твои ключицы.

Мне говорили: в глазах тех не сыщешь дна,
пропадешь и не вынырнешь - и погубит тебя она,
и беда с тобой приключится.

Что любовь это дар, книги, конечно, лгут:
тысячи брошенок ищут твой стылый след,
но когда ты заносишь над ними свои слова
- сердце за сердцем падает в талый снег.
Падает, угасая.
Оставляя горькие полыньи.
Я стою ближе всех
обожженная и босая,
прикрывая подолом кусочек живой земли...

мы случились однажды - больше мы не смогли,
и весна отказалась просить за нас.
Платье мокнет в студеной твоей воде,
не пуская под кожу смертельных фраз,
губы бережно повторяют:
Все рассветы творятся только в живой душе,
остальное лишь тени, лишенные Божьих глаз,
Остальное - лишь тени, лишенные Божьих глаз...

И твоя вода меня накрывает.

З.Ы гыгы, ну и да, я люблю стихи с надрывом и накалом

З.Ы.Ы. в объединенном (но имхо неоправданно сокращенном) виде выглядит вот так:

View: https://www.youtube.com/watch?v=6JJy-4EWQYI

 

[Br`er Shrike]

Свобода

На школьных своих тетрадках
На парте и на деревьях
На песке на снегу
Имя твое пишу

На всех страницах прочтенных
На нетронутых чистых страницах
Камень кровь ли бумага пепел
Имя твое пишу

На золотистых виденьях
На рыцарских латах
На королевских коронах
Имя твое пишу

На джунглях и на пустынях
На гнездах на дроке
На отзвуках детства
Имя твое пишу

На чудесах ночей
На будничном хлебе дней
На помолвках зимы и лета
Имя твое пишу

На лоскутках лазури
На тинистом солнце пруда
На зыбкой озерной луне
Имя твое пишу

На полях и на горизонте
И на птичьих распахнутых крыльях
И на мельничных крыльях теней
Имя твое пишу

На каждом вздохе рассвета
На море на кораблях
На сумасшедшей горе
Имя твое пишу

На белой кипени туч
На потном лице грозы
На плотном унылом дожде
Имя твое пишу

На мерцающих силуэтах
На колокольчиках красок
На осязаемой правде
Имя твое пишу

На проснувшихся тропах
На раскрученных лентах дорог
На паводках площадей
Имя твое пишу

На каждой лампе горящей
На каждой погасшей лампе
На всех домах где я жил
Имя твое пишу

На разрезанном надвое яблоке
Зеркала и моей спальни
На пустой ракушке кровати
Имя твое пишу

На собаке лакомке ласковой
На ее торчащих ушах
На ее неуклюжей лапе
Имя твое пишу

На пороге нашего дома
На привычном обличье вещей
На священной волне огня
Имя твое пишу

На каждом созвучном теле
На открытом лице друзей
На каждом рукопожатье
Имя твое пишу

На стеклышке удивленья
На чутком вниманье губ
Парящих над тишиной
Имя твое пишу

На руинах своих убежищ
На рухнувших маяках
На стенах печали своей
Имя твое пишу

На безнадежной разлуке
На одиночестве голом
На ступенях лестницы смерти
Имя твое пишу

На обретенном здоровье
На опасности преодоленной
На безоглядной надежде
Имя твое пишу

И властью единого слова
Я заново шить начинаю
Я рожден чтобы встретить тебя
Чтобы имя твое назвать

Свобода.

Поль Элюар

____


Liberté

Sur mes cahiers d’écolier
Sur mon pupitre et les arbres
Sur le sable sur la neige
J’écris ton nom

Sur toutes les pages lues
Sur toutes les pages blanches
Pierre sang papier ou cendre
J’écris ton nom

Sur les images dorées
Sur les armes des guerriers
Sur la couronne des rois
J’écris ton nom

Sur la jungle et le désert
Sur les nids sur les genêts
Sur l’écho de mon enfance
J’écris ton nom

Sur les merveilles des nuits
Sur le pain blanc des journées
Sur les saisons fiancées
J’écris ton nom

Sur tous mes chiffons d’azur
Sur l’étang soleil moisi
Sur le lac lune vivante
J’écris ton nom

Sur les champs sur l’horizon
Sur les ailes des oiseaux
Et sur le moulin des ombres
J’écris ton nom

Sur chaque bouffée d’aurore
Sur la mer sur les bateaux
Sur la montagne démente
J’écris ton nom

Sur la mousse des nuages
Sur les sueurs de l’orage
Sur la pluie épaisse et fade
J’écris ton nom

Sur les formes scintillantes
Sur les cloches des couleurs
Sur la vérité physique
J’écris ton nom

Sur les sentiers éveillés
Sur les routes déployées
Sur les places qui débordent
J’écris ton nom

Sur la lampe qui s’allume
Sur la lampe qui s’éteint
Sur mes maisons réunies
J’écris ton nom

Sur le fruit coupé en deux
Du miroir et de ma chambre
Sur mon lit coquille vide
J’écris ton nom

Sur mon chien gourmand et tendre
Sur ses oreilles dressées
Sur sa patte maladroite
J’écris ton nom

Sur le tremplin de ma porte
Sur les objets familiers
Sur le flot du feu béni
J’écris ton nom

Sur toute chair accordée
Sur le front de mes amis
Sur chaque main qui se tend
J’écris ton nom

Sur la vitre des surprises
Sur les lèvres attentives
Bien au-dessus du silence
J’écris ton nom

Sur mes refuges détruits
Sur mes phares écroulés
Sur les murs de mon ennui
J’écris ton nom

Sur l’absence sans désirs
Sur la solitude nue
Sur les marches de la mort
J’écris ton nom

Sur la santé revenue
Sur le risque disparu
Sur l’espoir sans souvenir
J’écris ton nom

Et par le pouvoir d’un mot
Je recommence ma vie
Je suis né pour te connaître
Pour te nommer

Liberté.

Paul ÉLUARD, Poésie et Vérité, Paris, Éditions de la main à la plume, 1942.

 

[Helimax]

Хорошая тема... продолжу.

Письма от ангела. Марина Комаркевич.

1.
Господи, здравствуй. Пишет Твой ангел Фима.
То есть, Ефимий, но речь сейчас не об этом.
Мне бы пару советов необходимо –
Как обратить человека в адепта света.

Господи, я тут искренне озабочен,
Сам не пойму, как все это восприемлю –
Ей уже двадцать лет, и она не хочет
Ни в монастырь, ни в скит, ни в святую землю.

Кошку чумную добыла где-то на даче,
Кошка была на сносях и совсем плохая,
Роды прошли неудачно – сидит и плачет,
А вокруг меня котята порхают.

Кошка поправилась, кстати, и плачет тоже.
Словом – печаль, и духовность не прирастает.
Мне потерпеть? А это точно поможет?
Я запишу. Спасибо, перьев хватает!

2.
Господи, здравствуй, Ты снова мне очень нужен.
Я среди плевелов не наблюдаю злака.
Чуть отвернулся, она поссорилась с мужем,
А потом притащила домой собаку.

Я ведь ее в скуфейке так ясно вижу,
Даже на ссору с мужем махнул рукою,
Думал – от мужа подальше, к скиту поближе,
А она с собакой. Ну что ж такое!

Лечит собаку и плачет, и снова лечит,
Или изводит с собакой вдвоем печенье.
Я ведь не ангел, взирать на такое вечность!
То есть… конечно, ангел… прошу прощенья…

Может, сначала собаку, а после ссора…
Недоглядел, опять хожу виноватый.
В рай относил котят, думал – буду скоро.
Задержался. Искал им кошачью мяту.

Кошка состарилась вдруг, оказалось больно –
Видеть, как тварь перед смертью терзает страхом…
Я потерплю, я все-таки добровольно,
Все-таки, ангел, пускай не догнал с размахом…

3.
Господи, здравствуй, точнее, хорошей ночи.
Тут у нас мирно, ни знамений нет, ни знаков.
Кошка со мной, но летать упорно не хочет.
Муж вернулся и ходит гулять с собакой.

Наши пути, мне сдается ныне – тернисты,
Так что креплюсь, берегу душевные фибры.
Господи, может ей все же надо в буддисты?
Там у монахов живут премилые тигры.

Ну, разумеется, в доме коты, и много.
Про монастырь я уже и мечтать забросил.
Муж возвратился вовремя, слава Богу,
То есть, Тебе, что кошачьих три, а не восемь.

Горе-адептка моя то уснет, то плачет,
То огурец из рассола макнет в сгущенку.
Мужу приснился – пускай огурцы не прячет,
Ей-то виднее, что нужно сейчас ребенку.

Дел оказалось внезапно всяких и много,
Так что прости, побегу подправлять эфиры,
Надо к утру отвести от нее изжогу,
И уберечь от хвостатых запас кефира…

4.
Боже! У нас несчастье! Такое горе!
Вроде нелепо, но сам не могу не плакать.
Недоглядел! И устроил слезное море…
Сбило машиной бедную нашу собаку.

Господи, я виноват в безделье и лени!
Господи, гнев ниспошли мне Твой в изобилье!
Вот он, бедняга, сидит у меня на коленях,
Воет и откусить пытается крылья.

Хочет обратно. Быть может, можно обратно?
Может, как с Лазарем? Мы отчаянно просим…
С Лазарем необходимость? Что же, понятно…
Значит не нужно? Прости, мой маленький песик.

Бедный мой песик, мой старый песик печальный –
Мы – не фигуры в делах спасения мира,
Значит не промысел, Боже, значит – случайность,
Значит, я плохо вчера настроил эфиры.

Дети рыдают, мне слышно даже отсюда,
Как там она, бедолага, страшно представить…
Господи, я уж отправлюсь – с ними побуду,
Пса-то, наверно, на кошку можно оставить?

5.
Господи, извини, тороплюсь немножко!
Все напишу попозже, в деталях, с гаком!
Мы сейчас в подвал за приблудной кошкой,
А потом в приют за новой собакой!

6.
Господи, здравствуй! Давно не писал, заботы.
Выдалась пара минут, строчу на коленке.
Осень, что ныне спустилась в наши широты,
Чудно щедра изобилием рыжих оттенков.

Рыжей рябины за окнами шум нескончаем,
Рыжее солнце рассыпало блики повсюду,
Рыжий жених изнывает на кухне над чаем,
Рыжие дети родились у нашей приблуды.

Я над корзинкой сижу, воздыхая и млея,
Рыжие дети толкутся под пузом у мамы,
Господи, слушай, вот как Ты такое умеешь,
Чтобы забавно и нежно, и золото прямо?

Плачет опять. Это, кажется, неодолимо.
Свадьба – хорошее дело, чего разрыдалась?
Боже, она назвала светло-рыжую Фимой…
Ей подсказали, а, может сама догадалась?

7.
Господи, здравствуй. Как здешние дни быстротечны
В этом Творенье, подверженном тлену, и все же,
Все же прекрасном, иначе откуда о вечном
Людям известно порой больше ангелов, Боже.

Дни протекают над нами и полнятся светом,
Свет протекает сквозь все наши лета и зимы…
Муж заходил за собакой в прошедшее лето,
Так что со мною теперь только рыжая Фима.

В заводях неба, где замки из облачной пены,
Наши прогулки до райских ворот и обратно,
Фима решила дождаться ее непременно.
Это понятно. О, Господи, как же понятно…

Как же порою мне хочется, чтобы разлуки
Не было, даже на время. Но хватит, не буду.
Завтра, похоже, приедут из города внуки.
Может, мы с Фимой осилим несложное чудо.

Будет и вечер, и чай на веранде, и ветер,
Плещущий в ивах на склоне почти у обрыва,
Рыжую Фиму она краем глаза заметит,
Света коснется, и утром проснется счастливой.

8
Господи, здравствуй. Ну, как она? Привыкает?
Встретила пса и мужа и снова плачет?
Господи, у нее привычка такая.
Знаешь, конечно. И скоро будет иначе.

Просто оставила столько своих хороших,
Здесь, где страхи, и голод, и, может, муки…
Ты ей скажи, всех наших собак и кошек,
Я проследил – чтоб в самые лучшие руки.

Я еще тоже пока не привык, скучаю…
Мне без нее не то, чтобы одиноко,
Но оказалось… одна лишь нежность венчает
Каждую веху прожитого нами срока…

Господи, можно, я сразу, без проволочек –
Мне бы в шестую квартиру необходимо,
Там у них скоро ребенок родится – дочка,
И котенок – праправнучка рыжей Фимы.

**********************************


И конечно Бродский. Письма римскому другу.


Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемена у подруги.

Дева тешит до известного предела —
дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятья невозможны, ни измена!

___

Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных —
лишь согласное гуденье насекомых.

___

Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он — деловит, но незаметен.
Умер быстро — лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним — легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.

___

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники — ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

___

Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела —
все равно что дранку требовать от кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я — не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.

___

Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им…
Как там в Ливии, мой Постум, — или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?

___

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще… Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.

___

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.

___

Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке — Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

 

[Bettel]

Письма от ангела. Марина Комаркевич.

О, да, очень его люблю, и все время рыдаю, когда читаю.

К рыдательным у меня еще вот это относится:

Над могилой моею не стой, не рыдай,
Я не здесь, я не сплю. Просто верь. Только знай!
Я с тобою в дыханье беспечных ветров,
Я с тобой в ослепительном блеске снегов,
Я согрею тебя теплым солнца лучом,
Я коснусь тебя мягким осенним дождем,
В разбудившей тебя поутру тишине,
Я приду к тебе гомоном птичьим в окне,
Буду ночью по-прежнему рядом с тобой,
Охраняя твой сон с неба яркой звездой.
Над могилой моею не стой, не рыдай,
Я не там, я с тобой! Только верь! Просто знай.
Отныне я ветер, сорвавшийся с неба,
Ночное сияние первого снега,
Луч солнца, резвящийся в спелом зерне,
Я - тёплые капли дождя на стекле.
Откроешь глаза в предрассветной тиши,
Я - в ворохе птиц, их спугнуть не спеши.
Вспорхну вместе с ними, меня не ищи.
Я - грустные звёзды, что светят в ночи.
Не стой у могилы моей поутру,
Не плачь надо мной…Я - на небе! Живу!!!

 

[Helimax]

Ну тогда еще немного Бродского, и пока хватит.

Я всегда твердил, что судьба — игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако — сильно.

Я считал, что лес — только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке — ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.

 

[Br`er Shrike]

Оттенок

Стрела - иль молния - пронзает город.
День обрывается, а там и вечер
в прожилках звуков овладеет мною
за гранью этой паузы недолгой.
Так ты была, безмолвная, за гранью
моих кошмаров, боль моя, морщинка
на солнце, а потом ты возникала
в дверном проеме, заслоняя небо.
Рождалась из всего, из каждой формы,
меня когда-то смутно оскорбившей,
из каждой улицы, куда не смог бы
я никогда уже ступить от страха.
Ты, неотступная, непоправимая,
и стены, и замедленные тучи,
и ласточки - все это образ мира,
обрушившийся молча на меня.

Марио Луци

 

[Боссьён]

Окончен август. Новое вино
Уже набрало вкус и свою силу.
И вечером прохладно и темно,
И Бог тебя хранит. Я попросила.
А воды Стикса бурны и грязны,
Опасны для паромной переправы,
Но беспрепятственно приходят в мои сны
Ушедшие. Мы правы и не правы.
Истолковать, о зле или добре
Те сны - напрасная задача.
Все разрешится в этом сентябре,
Я помню о тебе. И я не плачу.
_________________________________

Октябрьский рассвет – раскрывшийся цветок
Из сумеречных снов, где воздуха глоток
Споткнется... В горле ком,
И накрывает страх меж бытием и сном.
И кружатся листы, ненужные стихи
Из жизни тополей, и кленов, и ольхи.
И от Невы туман ползет как старый Змей.
Не пожран солнцем он и на исходе дней.
___________________________________

Нашел шафран приют на клумбе
Последним солнцем сентября.
Приятно думать о Колумбе,
Вновь поднимая якоря,
Мол, все равно куда ни плыть,
Курс — экзотические страны.
И все же поздно или рано
Свою Америку открыть.
Случайно, ведь случайность — Бог.
А в снах лишь море и закаты.
И имена. Но ты не смог
Проникнуть в сны. Не виноваты
Ни я, ни ты. Лишь Режиссер.
Тебе во снах он не дал роли.
И лица тщательно он стер.
И вопрошаю я — доколе?
Смотреть, как умирает свет,
И избегать ненужных тем,
И долго подбирать ответ.
И раздражать тебя лишь тем,
Что я не та, что я другая
И не хочу похожей быть.
И двери запертого рая
Увы, отмычкой не открыть
И украшать цветами дом,
В тонах осенних, без причины.
Вздыхать об этом и о том,
Бросать презрительно — «мужчины...»
Печь пироги. И запах меда.
Мускат. Корица. Благодать.
Свою змеиную природу
Пытаться как-то оправдать.
__________________________________

Спокойное, последнее тепло.
Уже без ожиданий - «было — стало»…
Еще на землю медью не стекло
Листвы расплавленной цветное покрывало.

Течет дорога быстрою рекой,
И белый дым тумана от обочин.
И важен, выстрадан один покой,
Чего бы ты тогда не напророчил.

Себе не запрещая вспоминать,
Спокойно думать, что прошло и это -
Особая игра. И благодать.
А ты и прошлого не помнишь лета...

 

[иоланта]

Моё любимое. Оно-гениально.
Тоже Бродский.

В темноте у окна,
на краю темноты
полоса полотна
задевает цветы.
И, как моль, из угла
устремляется к ней
взгляд, острей, чем игла,
хлорофилла сильней.

Оба вздрогнут -- но пусть:
став движеньем одним,
не угроза, а грусть
устремляется к ним,
и от пут забытья
шорох век возвратит:
далеко до шитья
и до роста в кредит.

Страсть -- всегда впереди,
где пространство мельчит.
Сзади прялкой в груди
Ариадна стучит.
И в дыру от иглы,
притупив острие,
льются речки из мглы,
проглотившей ее.

Засвети же свечу
или в лампочке свет.
Темнота по плечу
тем, в ком памяти нет,
кто, к минувшему глух
и к грядущему прост,
устремляет свой дух
в преждевременный рост.

Как земля, как вода
под небесною мглой,
в каждом чувстве всегда
сила жизни с иглой.
И, невольным объят
страхом, вздрогнет, как мышь,
тот, в кого ты свой взгляд
из угла устремишь.

Засвети же свечу
на краю темноты.
Я увидеть хочу
то, что чувствуешь ты
в этом доме ночном,
где скрывает окно,
словно скатерть с пятном
темноты, полотно.

Ставь на скатерть стакан,
чтоб он вдруг не упал,
чтоб сквозь стол-истукан,
словно соль, проступал,
незаметный в окно,
ослепительный Путь --
будто льется вино
и вздымается грудь.

Ветер, ветер пришел,
шелестит у окна.
Укрывается ствол
за квадрат полотна.
И трепещут цветы
у него позади
на краю темноты,
словно сердце в груди.

Натуральная тьма
наступает опять,
как движенье ума
от метафоры вспять,
и сиянье звезды
на латуни осей
глушит звуки езды
по дистанции всей.

 

[Mak-mak]

Спасибо за эту тему, подпишусь, очень люблю поэзию и давно собираю коллекцию понравившихся стихотворений.

Вот одно из поразивших меня открытий - поэзия Роальда Мандельштама. Какие картины жизни он рисует, человек, проживший так мало и последние годы видевший мир только из окна своей комнаты - он очень сильно болел.

Розами громадными увяло
Неба неостывшее литье.
Вечер,
Догорая у канала,
Медленно впадает в забытье.
Ни звезды,
Ни облака,
Ни звука —
В бледном, как страдание, окне.
Вытянув тоскующие руки,
Колокольни бредят о луне.

***

Вечерами в застывших улицах
От наскучивших мыслей вдали,
Я люблю, как навстречу щурятся
Близорукие фонари.

По деревьям садов заснеженных,
По сугробам сырых дворов
Бродят тени, такие нежные,
Так похожие на воров.

Я уйду в переулки синие,
Чтобы ветер приник к виску,
В синий вечер, на крыши синие,
Я заброшу свою тоску.

Если умерло всё бескрайнее
На обломках забытых слов,
Право, лучше звонки трамвайные
Измельчавших колоколов.

Его знаменитым однофамильцем Осипом Мандельштамом тоже восхищаюсь.

Отчего душа так певуча,
И так мало милых имен,
И мгновенный ритм — только случай,
Неожиданный Аквилон?

Он подымет облако пыли,
Зашумит бумажной листвой
И совсем не вернется — или
Он вернется совсем другой.

О, широкий ветер Орфея,
Ты уйдешь в морские края,—
И, несозданный мир лелея,
Я забыл ненужное «я».

Я блуждал в игрушечной чаще
И открыл лазоревый грот...
Неужели я настоящий
И действительно смерть придет?

 

[Mak-mak]

Другой большой интерес - неофициальная поэзия 70-80х гг.

Елена Шварц (очень неожиданное переложение мифа)

На пути обратном
Стало страшно —
Сзади хрипело, свистело,
Хрюкало, кашляло.
Эвридика: — По сторонам не смотри, не смей,
Край — дикий.
Орфей: — Не узнаю в этом шипе голос своей
Эвридики.
Эвридика: — Знай, что пока я из тьмы не вышла, —
Хуже дракона.
Прежней я стану когда увижу
Синь небосклона.
Прежней я стану — когда задышит
Грудь — с непривычки больно.
Кажется, близко, кажется, слышно —
Ветер и море.
Голос был задышливый, дикий,
Шелестела в воздухе борода.
Орфей: — Жутко мне — вдруг на тебя,
Эвридика,
К звездам выведу, а…
Он взял — обернулся, сомненьем томим —
Змеища с мольбою в глазах,
С бревно толщиною, спешила за ним,
И он отскочил, объял его страх.
Из мерзкого брюха
Тянулись родимые тонкие руки
Со шрамом родимым — к нему.
Он робко ногтей розоватых коснулся.
— Нет, сердце твое не узнало,
Меня ты не любишь, —
С улыбкою горькой змея прошептала.
Не надо! не надо! —
И с дымом растаяла в сумерках ада.

==================================

И официальная тех же годов тоже бывает близка.

Евгений Евтушенко

Я голубой на звероферме серой,
но, цветом обреченный на убой,
за непрогрызной проволочной сеткой
не утешаюсь тем, что голубой.

И я бросаюсь в линьку. Я лютую,
себя сдирая яростно с себя,
но голубое, брызжа и ликуя,
сквозь шкуру прет, предательски слепя.

И вою я, ознобно, тонко вою
трубой косматой Старшного суда,
прося у звезд или навеки волю,
или хотя бы линьку навсегда.

Заезжий мастер на магнитофоне
запечатлел мой вой. Какой простак!
Он просто сам не выл, а мог бы тоже
завыть, сюда попав, - еще не так.

И падаю я на пол, подыхаю,
а все никак подохнуть не могу.
Гляжу с тоской на мой родной Дахау
и знаю - никуда не убегу.

Однажды, тухлой рыбой пообедав,
увидел я, что дверь не на крючке,
и прыгнул в бездну звездную побега
с бездумностью, обычной в новичке.

В глаза летели лунные караты.
Я понял, взяв луну в поводыри,
что небо не разбито на квадраты,
как мне казалось в клетке изнутри.

Я кувыркался. Я точил балясы
с деревьями. Я был самим собой.
И снег, переливаясь, не боялся
того, что он такой же голубой.

Но я устал. Меня шатали вьюги.
Я вытащить не мог увязших лап,
и не было ни друга, ни подруги.
Дитя неволи - для свободы слаб.

Кто в клетке зачат - тот по клетке плачет,
и с ужасом я понял, что люблю
ту клетку, где меня за сетку прячут,
и звероферму - родину мою.

И я вернулся, жалкий и побитый,
но только оказался в клетке вновь,
как виноватость сделалась обидой
и превратилась в ненависть любовь.

На звероферме, правда, перемены.
Душили раньше попросту в мешках.
Теперь нас убивают современно -
электротоком. Чисто как-никак.

Гляжу на эскимоску-звероводку.
По мне скользит ласкательно рука,
и чешут пальцы мой загривок кротко,
но в ангельских глазах ее - тоска.

Она меня спасет от всех болезней
и помереть мне с голоду не даст,
но знаю, что меня в мой срок железный,
как это ей положено - предаст.

Она воткнет, пролив из глаз водицу,
мне провод в рот, обманчиво шепча...
Гуманны будьте к служащим! Введите
на звероферме должность палача!

Хотел бы я наивным быть, как предок,
но я рожден в неволе. Я не тот.
Кто меня кормит - тем я буду предан.
Кто меня гладит - тот меня убьет.

 

[SineEspera]

Лариса Миллер

Между облаком и ямой,
Меж березой и осиной,
Между жизнью лучшей самой
И совсем невыносимой,
Под высоким небосводом
Непрестанные качели
Между босховским уродом
И весною Боттичелли.

 

[zloetetko]

Цветаева
Луна — лунатику

Оплетавшие — останутся.
Дальше — высь.
В час последнего беспамятства
Не́ очнись.

У лунатика и гения
Нет друзей.
В час последнего прозрения
Не́ прозрей.

Я — глаза твои. Совиное
Око крыш.
Буду звать тебя по имени —
Не́ расслышь.

Я — душа твоя, Урания,
В боги — дверь.
В час последнего слияния
Не́ проверь!


Ладыженский Олег
Небо режется
красным,
Но останется
синим,
Небо грезится
страстным,
Но достанется –
сильным.

НЕПРАВИЛЬНЫЙ СОНЕТ
Увы, чудес на свете не бывает.
На скептицизма аутодафе
Сгорает вера в злых и добрых фей,
А пламя все горит, не убывает.

И мы давно не видим миражи,
Уверовав в своих удобных креслах
В непогрешимость мудрого прогресса
И соловья по нотам разложив.

Но вот оно приходит ниоткуда,
И всем забытым переполнен кубок:
Любовь, дорога, море, паруса…

Боясь шагнуть с привычного порога,
Ты перед ним стоишь, как перед Богом,
И все-таки не веришь в чудеса.

 

[Nutona]

Испытываю какую-то нежную любовь к, казалось бы, ничем особым не примечательному стихотворению Уильяма Блейка.

The Tiger

Tiger, tiger, burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Could frame thy fearful symmetry?

In what distant deeps or skies
Burnt the fire of thine eyes?
On what wings dare he aspire?
What the hand dare seize the fire?

And what shoulder and what art
Could twist the sinews of thy heart?
And, when thy heart began to beat,
What dread hand and what dread feet?

What the hammer? what the chain?
In what furnace was thy brain?
What the anvil? what dread grasp
Dare its deadly terrors clasp?

When the stars threw down their spears,
And watered heaven with their tears,
Did He smile His work to see?
Did He who made the lamb make thee?

Tiger, tiger, burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Dare frame thy fearful symmetry?


Оно же, но в переводе С.Я. Маршака.

Тигр

Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи,
Кем задуман огневой
Соразмерный образ твой?

В небесах или глубинах
Тлел огонь очей звериных?
Где таился он века?
Чья нашла его рука?

Что за мастер, полный силы,
Свил твои тугие жилы
И почувствовал меж рук
Сердца первый тяжкий звук?

Что за горн пред ним пылал?
Что за млат тебя ковал?
Кто впервые сжал клещами
Гневный мозг, метавший пламя?

А когда весь купол звездный
Оросился влагой слезной, -
Улыбнулся ль наконец
Делу рук своих творец?

Неужели та же сила,
Та же мощная ладонь
И ягненка сотворила,
И тебя, ночной огонь?

Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи!
Чьей бессмертною рукой
Создан грозный образ твой?

____
Еще один стих Тютчева очень нравится.

Silentium!

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои —
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, —
Любуйся ими — и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, —
Питайся ими — и молчи.
Лишь жить в себе самом умей —
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи, —
Внимай их пенью — и молчи!..

_____
Ну и куда же мы без Бродского?

Не выходи из комнаты

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе солнце, если ты куришь “Шипку”?
За дверью бессмысленно все, особенно — возглас счастья.
Только в уборную — и сразу же возвращайся.

О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счетчиком. А если войдет живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.

Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?

О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; еще одна будет лишней.

Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

 

[Bettel]

О супер! Народ подтягивается!

И куда же без котиков. Ужасно люблю вот это:

Дана Сидерос

Один мой друг подбирает бездомных кошек,
Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит.
Они у него в квартире пускают корни:
Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик,
Конечно, уже оккупирован, не осталось
Такого угла, где не жили бы эти черти.
Мой друг говорит, они спасают от смерти.
Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.

Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам,
И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден.
Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям.
Мне тоже всучил какого-то хромоножку
С ободранным ухом и золотыми глазами,
Тогда ещё умещавшегося в ладони...

Я, кстати, заботливый сын и почетный донор,
Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы.
Но все эти ценные качества бесполезны,
Они не идут в зачет, ничего не стоят,
Когда по ночам за окнами кто-то стонет,
И в пении проводов слышен посвист лезвий,
Когда потолок опускается, тьмы бездонней,
И смерть затекает в стоки, сочится в щели,
Когда она садится на край постели
И гладит меня по щеке ледяной ладонью,
Всё тело сводит, к нёбу язык припаян,
Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.

Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом.
Она отступает.


Апд. Ну и шутливое на эту же тему от Ольги Громыко

Кота заводят, чтобы кот
Был маяком во тьме невзгод -
Ты, например, забыл ключи,
Сын в школе двойку получил,
Прогнило у авто нутро,
Украли кошелек в метро,
А на работе вновь аврал,
Начальник матом наорал
И из-за кризиса в стране
Зарплату сократил вдвойне.

И ты пришел домой, а там
Припал больной душой к котам!!!

Кот нужен, чтобы вдохновлял
И биополем исцелял,
Мурлыкал громко под рукой,
Грел бок, гнал мышь, дарил покой,
Чтоб ты, кота погладив раз,
Лучился счастьем целый час!

На деле кот в ночи орет,
И будит, прыгнув на живот.
Прощайте, шторы и диван,
И тапки, если кот поган!
А если кот ваш волосат
То волосато все подряд!
Чуть отвернись - с тарелки гад
Всосет селедку и салат,
И будет маяться потом
Всенепременно животом.
Дешевый корм - на почках крест,
А дорогой корм кот не ест,
А если ест, опять вопрос:
То золотуха, то понос,
То ожиренье, то тошнит,
То блекнет шерсть, то хмурый вид.
Порой, для пущей лепоты,
В коте заводятся глисты,
И из лотка, как штурмотряд
С надеждой на тебя глядят!
Иль гость погладит дорогой
Кота немытою рукой,
И даже если кот привит -
Привет, лишай и энтерит!
Привет, леченья маета
Во все отверстия кота!
А кот свиреп, когтист, зубаст,
И хворь без боя не отдаст!

Когда приходит Новый Год
Кот валит ель и дождик жрет
И в лучшем случае потом
Им развевает под хвостом,
А если вам не повезет
Совсем испортит Новый Год!
(Ведь мало у кого мечта -
Долбить могилу для кота).

Все нитки, иглы и шнурки
Закрыты крепко на замки,
Но, как ни прячь их, все равно,
Коту найти их суждено!
На раскаленную плиту
Никак нельзя не влезть коту,
А то и прыгнуть прямо в суп,
О стул с разбегу выбить зуб,
С буфета рухнув, поломать
Конечность или вашу мать!

Короче. Если кот ваш вдруг
Здоров сегодня и упруг,
Не бил хрусталь, не драл пальто,
Посрал чем надо и в лоток,
Все остальное - суета!
Погладь кота.
ПОГЛАДЬ КОТА!!!

 

[Helimax]

Аль Рисачев


Он идет по колючей проволоке
Плачет возле афишной тумбы
Сам себя именует сволочью
И ворует ромашки с клумбы...

Черной тучей висит над площадью
Гамаюном кружиться пробует.
Мол, любите, кого вам хочется.
Только больше его не трогайте!

Он - адепт разноцветной магии,
Но сегодня - поклонник черного.
Слово, выкинутое из саги и
поднебесная, подзаборная...

И на все на четыре стороны
Он свои распевает песенки.
И уходит один из города.
И навстречу спешит по лесенке.

А еще он сидит на облаке.
То печалит, то злит, то радует.
И шутя изменяет облики.
И с Луны постоянно падает.

 

[Mak-mak]

Наверное, это признак великой поэзии, когда стихотворение обращает читателя к самым глубинам памяти.

Владимир Набоков

Каждый помнит какую-то русскую реку,
но бессильно запнется, едва
говорить о ней станет: даны человеку
лишь одни человечьи слова.
А ведь реки, как души, все разные... нужно,
чтоб соседу поведать о них,
знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный,
изумрудную речь водяных.
Но у каждого в сердце, где клад заковала
кочевая стальная тоска,
отзывается внятно, что сердцу, бывало,
напевала родная река.

Для странников верных
качнул я дыханьем души
эти качели слогов равномерных
в бессонной тиши.
Повсюду -
в мороз и на зное -
встретишь
странников этих,
несущих, как чудо,
как бремя страстное,
родину.
Сам я, бездомный,
как-то ночью стоял на мосту
в городе мглистом,
огромном,
и глядел в маслянистую
темноту
рядом с тенью случайно любимой,
стройной, как черное пламя,
да только с глазами
безнадежно чужими.
Я молчал, и спросила она на своем языке:
"Ты меня уж забыл?" -
и не в силах я был
объяснить,
что я там, далеко, на реке
илистой, тинистой, с именем милым,
с именем что камышовая тишь...
Это словно из ямочки в глине
черно-синий
выстрелит стриж.
И вдоль по сердцу
носится
с криком своим изумленным: вий-вии!
Это было в России,
это было в раю...
Вот,
гладкая лодка плывет
в тихоструйную юность мою,
мимо леса,
полного иволог, солнца, прохлады грибной,
мимо леса,
где березовый ствол чуть сквозит белизной
стройной
в буйном бархате хвойном,
мимо красных крутых берегов
парчевых островков,
мимо плавных полянок сырых, в скабиозах
и лютиках.
Раз! - и тугие уключины
звякают,- раз! - и весло на весу
проливает огнистые слезы
в зеленую тень.
Чу!- в прибрежном лесу
кто-то легко зааукал...
Дремлет цветущая влага, подковы
листьев ползучих, фарфоровый купал
цветка
водяного.
Как мне запомнилась эта река,
узорная, узкая.
Вечереет...
(и как объяснить,
что значило русское
"вечереет?")
стрекоза, бирюзовая нить,
два крыла слюдяных - замерла
на перилах купальни...
солнце в черемухах. Колокол дальний.
Тучки румяные, русые.
Червячка из чехла
выжмешь, за усики
вытащишь, и на крючок.
Ждешь. Клюет.
Сладко дрогнет леса, и блеснет,
шлепнет о мокрые доски
голубая плотва, головастый бычок
или хариус жесткий.
А когда мне удить надоест,
на деревянный навес
взберусь
(...Русь!..)
и оттуда беззвучно ныряю
в отраженный закат...
Ослепленный, плыву наугад,
ширяю,
навзничь ложусь - и не ведаю, где я -
в небесах, на воде ли.
Мошкара надо мною качается
вверх и вниз, вверх и вниз - без конца...
Вечер кончается.
Осторожно сдираю с лица
липкую травку.
В щиколку щиплет малявка:
сладок мне рыбий
слепой поцелуй.
В лиловеющей зыби
узел огненных струй -
и плыву я,
горю,
глотаю зарю
вечеровую...
А теперь в бесприютном краю,
уж давно не снимая котомки,
качаю - ловлю я, качаю - ловлю
строки о русской речонке,
строки, как отблески солнца, бессвязные...
А ведь реки, как души, все разные,
нужно,
чтоб соседу поведать о них,
знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный,
изумрудную речь водяных.
Но у каждого в сердце, где клад заковала
кочевая стальная тоска,
отзывается внятно, что сердцу, бывало,
напевала родная река...

@SineEspera спасибо, очень понравилось!

 

[zloetetko]

Бродский вспомнился )

Ты не скажешь комару:
‘Скоро я, как ты, умру’.
С точки зренья комара,
человек не умира.

Вот откуда речь и прыть —
от уменья жизни скрыть
свой конец от тех, кто в ней
насекомого сильней,

в скучный звук, в жужжанье, суть
какового — просто жуть,
а не жажда юшки из
мышц без опухоли и с,

либо — глубже, в рудный пласт,
что к молчанию горазд:
всяк, кто сверху языком
внятно мелет — насеком.

 

[Mak-mak]

Бродский вспомнился )

Интернет-мемчик вспомнился.)))

Срезают лазером сосули,
В лицо впиваются снежины.
До остановы добегу ли,
В снегу не утопив ботины?

А дома ждет меня тарела,
Тарела гречи с белой булой;
В ногах — резиновая грела,
И тапы мягкие под стулом.

В железной бане — две селеды,
Торчат оттуда ложа с вилой.
Есть рюма и бутыла с водой,
Она обед мой завершила.

Я в кружу положу завары,
Раскрою «Кобзаря» Шевчены —
Поэта уровня Петрары
И Валентины Матвиены.

Напомним, 2 февраля Валентина Матвиенко на заседании в Смольном произнесла: «В XXI веке сбивать сосули ломами — это уже, извините меня, каменный век… Надо найти другой способ. Так, чтобы можно было срезать лазером, горячим паром». Доцент филологического факультета СПбГУ Павел Клубков оценил употребление госпожой Матвиенко слова «сосуля» как неприличное.

 

[Br`er Shrike]

* * *

Заря под тучами взошла и загорелась
И смотрит на дорогу сквозь кусты...
Гляди и ты,
Как бле́дны в их тени поникшие цветы
И как в блестящий пу́рпур грязь оделась...

<1869>

• Я.Полонский

 

[людмила1204]

Деревянные церкви Руси
Перекошены древние стены
Подойди и о многом спроси
В этих срубах есть сердце и вены

Заколочено накрест окно
Молчаливо убого убранство
Hо зато старым стенам дано
Мерить душу с простым постоянством

Левитан оставался один
Если кисть замирала с тоской
И тогда среди многих картин
Вдруг рождалось над вечным покоем

Hа холсте небольшая деталь
Церковь старая на косогоре
И видна необЯятная даль
Hа былинно-бескрайнем просторе

Старорусский народный обряд
Hеподкупная гордость людская
Деревянные церкви стоят
Это жизнь без конца и без края

Деревянные церкви Руси
Перекошены древние стены
Подойди и о многом спроси
В этих срубах есть сердце и вены