Дневник прибрежного плавания

[shade]

За окнами сияет, переливаясь карамельным светом, вечер. Тот самый вечер, любимый мной всюду. Сегодня последний день здесь - завтра приедет Света, этот мир сохранится в сердце добрым воспоминанием, будет жить и сиять там тёплым лучиком света. Сейчас я сяду на доброго коня и поеду пообщаюсь ещё немного с Протвой и лесом. Самое время.

Возвращаясь поздно, я, обыкновенно, сижу на крыльце, слушая ночь, пью чай и иду спать. Если помедитировать и расслабиться, то возвращается тот самый, исходный и истинный, затерянный мир. Где все люди связаны между собой и эту связь можно почувствовать, ощутив, как состояние другого. Где упрощается отсутствием необходимости в материальных формах и становится уютно, как дома.

Ещё сегодня мне снились радуги. Мои любимые радуги, как путеводители, они окутывали город, их было множество, яркие-яркие, они неслись и лучились, сопровождая дороги, как огромные арки мостов, окутывая пространство... Исходя от пиков огромных башен, они неслись во все стороны, расширяя пространство причудливой геометрией красочных линий...
Может быть, так и есть на самом деле... Может быть, на самом деле всё так.

 

[shade]

 

[shade]

 

[shade]

 

[shade]

ПОДНЕБЕСЬЕ

В Карелии редко бывает жарко, но в те дни, что выдаются солнечными, в одночасье блекнут все курорты мира, ибо здесь в чистоте и холоде хрустальных вод, в блеске сияющих трав, в безмятежности покачивающейся хвои на сотканных из огненного света стволах янтарных сосен, в бездонно-безлюдном пространстве ясного простора рождается то изумительное, первозданное уединение, возвращающее гармонию с собой и миром.

Я поняла, как много нужно сделать, сколь много очистить в своей душе, чтобы принять эту красоту на равных. Чтобы достичь того истинного, настоящего умиротворения, не умертвляя пространство рядом с собой тревогой, нервным шелестом страха, неудовлетворённостью и сомнениями.

Пока пространство внутри заполнено мусором – так сложно впустить в себя красоту, на всю глубину, во всю ширь раскрывающегося навстречу простора. Пока не убран мусор, бездонное озеро может заполнить тебя на глубину убогой лужи, ты сам не сможешь впустить стихию, пока боишься за тот болезненный порядок внутри, невероятными усилиями наведённый и сдерживаемый бесчисленными компромиссами, героизмом, эгоизмом, максимализмом и Бог знает какими ещё связями и силами.

Я поняла это где-то внутри себя. Многое изменилось. Стало меньше страха. Появилось ощущение сопричастности какой-то энергии, сопутствующей и ведущей… Вся работа многих часов, дней, месяцев и лет, всё переплавляется в какой-то новый путь. Количество переходит в качество, я начинаю чувствовать её в глубине ночи, купаясь в тёмном озере, когда как жидкий шёлк струится, протягиваясь каждым движением, волшебная невесомость штиля… Вода, чёрная стальная гладь, вплавляющаяся в причудливый силуэт леса на горизонте, оказывается совершенно прозрачной, легко расступаясь от нежного прикосновением руки… Погружаясь в неё, погружаешься в безмятежный, обволакивающий космос, в пространство, где самым громким звук становится биений собственного сердца.

Выйдя из бани, окунувшись в озеро, можно лежать долго на тёплых досках пирса, смотреть на низкое, косматое, клубящееся небо и… чувствовать его. Как расстояние до леса, как восприятие объёма плаца, как ощущение поля, такое это классное чувство – когда своим осязанием можешь дотянуться до неба! Такое единение, осознанное, такое цельное ощущение реальности дарит оно! Облака плыли совсем низко, мягкий рассеянный свет, серо-сизый цвет белой ночи, момент, когда цвет полностью отражает состояние пространства, как речь спокойного человека отражает его душевное равновесие...

 

[shade]

 

[shade]

Штиль. Безмолвствующий штиль без границ. Утром, с рассветом, поднимается ветер, и далеко-далеко, в радостно-солнечном мире, слышит возвращающееся сознание, тихий лепет просыпающегося озера. Лепет этот не похож на шум прибоя, на рокот волн. Невесомое, приглушённое курлыканье, на самой почти что границе восприятия – потягиваясь и урча, перебирая прибрежные камушки мягкими лапками волн, озеро наполняется негой, ласковым нетерпением открывая занавес нового дня.

Просыпаясь здесь раньше, не отдавая себе ещё отчёта в происходящем, чувствовала я только тоску, вливающуюся этими звуками как будто в само существо… Сейчас же я впервые я поняла это состояние. В нём – тот мир, который мы построим. В нём радость жизни, в которой живут и крепнут человеческие отношения, в которых любовь и радость могут передаваться, переливаться, сияя и множась энергией каждого. В котором всё это может быть, и быть может только так. Сейчас стало ясно, что это единственный путь, к нему лишь всегда звала тоска; это то, что стоит сделать, потому что в этом – жизнь. В этом смысл. Смысл жизни в том, чтобы, первоначально эту жизнь вернуть, наполнив ей здоровое и ясное, чистое пространство человеческих отношений. Это Блистающий Мир, живущий в сердце одного человека, и, умножаясь, утверждающийся встречей с другими такими же.

 

[shade]

А если проснуться раньше, когда с озера ещё веет прохладой и к берегам доносится влажное дыхание невидимой дали, где тонут в небесах горизонты, то можно уловить едва различимый ветерок, приносящий холодный привет с бесконечных просторов её. В этом лёгком, хрустально чистом дуновении легко угадать тоску по самой себе, по тем, кем мы могли быть. Тем, кем я могла бы стать, как я могла прожить свою жизнь, открыв её в истинном свете...

Я помню когда-то, когда я жила в Мурманске, я поднималась на вершину сопки – самой высокой точки – и любовалась искрящийся панорамой Кольского Залива. В один день ветер поменялся и дул с океана. Это был какой-то прорыв – один-единственный, когда ветер проскользнул сквозь массы тепла, излучаемого Гольфстримом, принёс и бросил мне в лицо пригоршню свободы, струящееся соцветие соли и влаги, ледяное дыхание дикого, неистового простора… Я затянулась этим холодным током, многоголосием океана, и в этот момент стала другой.

Озеро, как больше зеркало, позволяет вдруг увидеть, пересмотреть все с тобой в этой жизни произошедшее – как сиюминутное, настоящее твоё состояние; осязать то невидимое, что скрывалось от взора, сопровождая тебя в течение всей твоей жизни. Эта даль, льющаяся, сияющая, несущаяся рядом с тобой, но частью тебя – увы, пока почему-то так и не ставшая.

 

[shade]

И вслед за белой ночью рассеется и отхлынет тоска по запредельному, далёкому и чистому, тому, что наполняет нас нами, зовя в неизведанный простор поднебесья, зовя в даль доступную нашим взорам и душам, тоску о лучистой и льдистой возможности оторваться от своих о себе представлений, от привычного абриса мира, усвоенных форм и обличий.

Просыпаясь, медленно проходят длинные минуты… Озеро ещё не лепечет, оно приглушённо причмокивает, булькнет невидимым скольжением - накатывается на камни и проваривается в них, - звук похожий на редкий затихающий дождь, когда тяжелые капли отрывисто падают, мелодично шлепаясь на мокрую гладь листа или камня. Озеро, переливаясь, пепешёптывается, скользя между камней, рождая в душе симфонию плеска, радости и блеска...

Так же нежно, как наполняющаяся золотом краска рассвета, теплеет ветер, нагреваясь о бережный уют, царящий на берегу, ширясь запахом трав и ароматом тёплого дерева, становясь домашним, и объятным, прибрежным, совсем человеческим, понятным и верным тому самому, что обещала нам в детстве радость.

 

[shade]

 

[shade]

А рядом – до самого конца полуострова, тянется скальник и серые камни его, расшитые разлапистым мхом, ягелем, папоротником и вереском, становятся на закате сизо-синими и кажется, что ты лазаешь по останкам старинного замка; тогда закатное солнце окрашивает золотом сияющую воду, а смольно-чёрные волны закручивают умопомрачительные круговороты в подводных лабиринтах острых луд, уходящих, как хребты чудовищ, в недра танцующих вод… И белая пена, струясь и извиваясь, поглощает и топит, отступая и жадно бросаясь на холодные, чёрные пики камней, и кажется, что с непостижимой высоты птичьего полёта смотришь ты на гигантские скалы…
Тогда захватывает дух от этой скорости и пляски, от стервенеющей, рвущейся силы, дикий танец которой длится со времён сотворения мира и будет длиться, виться, биться и кружиться вечно, пока мы, рождаясь и умирая, будем вот так стоять на каменных балконах своих замков, на замшелых спинах холодных скальников, на пути к миру и вечности, наполняя свои сердца пламенной силой стихии и страсти, сохраняя её как вечный двигатель, как лучшее, законченное его воплощение.

 

[shade]

 

[shade]

Радуясь недавно работам Даши, я ясно помню как чуть не рассталась с ней совсем в самом начале нашей работы, ещё году в 2013м, наверно. Тогда я сорвалась на Дашу из-за очередной фотосессии, снять которую хорошо в чистом поле в разгар дня было если и возможно, то сложно до неимоверности. Конь дёргался, отмахиваясь от мух, а девушка к тону же была ни конник ни разу.

Впрочем, я извинилась. Сложный был период. Бывало, что и моё поведение е не согласовывалось с идеей, которую я превозносила и, иногда, я обижала людей, меня окружающих. Я не ставлю себе этого ввиду, я всегда считала, что «кто решился тот прав, даже если не прав в мелочах». А мелочами это не было. Только требуя от себя и остальных максимального качества мы были, есть и будем оставаться во многих отношениях, лучшими. Я не осуждаю ни себя, ни других, я анализирую.

Анализирую, строя ход своих мыслей и действий, являясь таким же исполнителем и соавтором в том новом мире, что строим мы в области. Может быть, стоит просто очень спокойно и качественно делать свою работу, решая задачи передо мной поставленные. Может быть, с определённого момента, осознав себя, свои силы и выбрав путь, и не нужно верить в кого-то, создавая себе кумира, ибо я сама слишком часто оставалась среди людей, страстно говорящие «МЫ», борющимися с кем-то, отстаивающими что-то, ожидающими что-то от кого угодно, но не от самих себя...

Много раз тем самым они разрушали и себя, и клуб, и всё окружающее. Потом неизменно приходил момент, когда они более, но чаще - менее корректно уходили, сжигая мосты и многое из того хорошего, что создавалось трепетно и долго. Когда-то очень давно ушла так Юля, с частью дорогих для меня лошадей, потом и после многие другие.

Те, кто не поняли суть - ни со мной, ни в моём клубе никогда по-настоящему не были; те, кто ушли поняв суть, или остались моими друзьями, хотя бы мы и не виделись уже тысячу лет, или отказались от этой сути, заключающейся в Здоровье, восходящим к счастью. В Здоровых отношениях со всеми другими людьми, в развитии и радости, содружестве и сотворчестве.


Достаточно пережить это несколько раз, чтобы научиться принимать мир как поток. Чтобы научиться учиться и радоваться кризисам и Встречам. Для меня это очень ценные уроки.

В такие моменты ни о ком не думаешь. Всеми фибрами души и нервными окончаниями ты опускаешься в те силы, что зовут в даль, невидимую остальным. Ты снова и снова прорываешься вперёд, веря внутреннему ощущению пути. Действуя гораздо более как животное, следующее инстинкту нежели человек, с присущими ему страхами и обидами, ты прорываешься в какую-то новую реальность, у границ которой сгорают невысказанные или высказанные претензии тех, кто ушёл. Они растворяются, как тени в той ночи, в которую ты входишь, чтобы выйти к рассвету. Терзания, сожаления, обиды, разочарования и реквием похороненным попытками донести и разделить, мучают тебя первые два-три раза, потом всё происходит само собой: ты делаешь шаг вперёд, а те, кто хочет остаться - остаются позади, кляня тебя за то, что ты не вписываешься как атрибут дизайна в мире, снова замыкающегося в самом себе и теряющий поэтому всякий потенциал и смысл своего дальнейшего существования.

 

[shade]

 

[shade]

Многому предстоит ещё научиться и мне. И самообладанию и равновесию, и приятию. Одно дело – быть исполнителем, другое – отвечать за всё. Есть люди, с которыми можно говорить на одном языке и это – счастье. Таких единицы. Когда же выстроенная огромным трудом чёткая система рушится из-за пофигизма, из-за экономии чего-то кем-то, из-за неаккуратности, невнимательности и невключенности кого-то, сложно сохранять позитив. «Просто быть святым на горе Арарат, сложно быть святым на базаре». Важно научиться останавливаться, рассеивая первую реакцию раздражения. Какого хрена? Ну какого же хрена?! Вопрос этот не имеет смысла – каждый делает то, что органично ему. «Никто тебе ни друг, никто тебе не враг, но каждый человек тебе великий учитель». Видимо, я останусь здесь – в этих условиях, пока не научусь реагировать иначе. Это просто, на сама деле. Нужно просто изменить какую-то установку, что-то ещё понять.

Пример адекватности в виде Димы у меня есть, так что – вперёд. Всё во мне есть, но нет ещё стабильности – меня кидает от восторга к разочарованию, от высоких порывов, до адаптации, граничащим с лицемерием, от искреннего желания помочь до осуждения и отрицания, от настоящего терпения и веры в лучшее, до желания послать всех на хрен или уйти самой. Нет у меня ещё достаточного самообладания. Нет того, о чём говорил мне Папуш: «единственное в жизни, Полина, за что вы несёте ответственность – это за своё состояние». И Новиков про это говорил. Зыков не говорил – он был примером… И, на самом деле, многие из тех, с кого хочется брать пример, обладают именно этим качеством.


Второй задачей будет избавиться от страха. Почему я всю жизнь боюсь за клуб? И чего я боюсь?... То я переживаю за лошадей, то за тренеров, чтобы платить им достойные деньги, то за аренду, то за прокат, то за сам клуб, то за людей, верных мне, то за развитие, безопасность, налоговую отчётность, кажется, не беспокоят меня только инопланетяне.

В этом всём я понимаю, что я сама найду, чем заняться в жизни, будет клуб или нет. Этот клуб или другой. Что лошади получают лучшее, что могут в этих условиях, других условий просто пока что нет. Что тренеры зарабатывают столько, сколько зарабатывают, качественно работая с прокатом и нарабатывая себе постоянных клиентов. Что клуб развивается и всё нормально.
Я устала за него переживать. И это не есть хорошо. Это глупость. Если клуб нужен не только мне, то он под покровительством благоволящих ему сил, если он нужен всем – то это сотворчество людей, единомышленников и профессионалов, просто хороших и добрых людей. А страх – это глупость. дичайшая, недостойная глупость.

Страх – это глупость. дичайшая, недостойная глупость вот, что нужно понять и помнить мне самой.

 

[shade]

 

[shade]

Третей задачей будет создать и отработать систему, по которой смогут работать другие. У меня есть собственный стиль взаимодействия с людьми, предпочтения, привычки определённым образом решать задачи, есть какое-то ощущение момента и так далее. У тех, кто знает, что делать - так же. Но многие, кто учатся или осваивают новые направления – нет смысла говорить о том, как делаю это я, так не получится. Для этого существует методология в науке и спорте, для этого вообще существует методология. Наука, спорт, бизнес – любая система строится однотипно.


Нужно многому научиться. Всему тому, чему стоит научить детей с самого детства – сначала научиться самой. Что же! И эти труды окупятся! Какая ещё ситуация побудила бы меня настолько внимательно относиться к себе? Если и так всё получается, если и такую, какая я есть принимают везде и всюду… Бог с ним, с несовершенством мира, с отношением непонимающих, с сопротивлением…

Может быть, разбившись пару-тройку раз о рифы и отстроив заново красивейший из кораблей, только тогда и начинаешь понимать весь кайф пройденного пути и решённых задач. Весь кайф путешествий со слаженной командой, которая неизменно сложится крепко и окончательно. Идти сквозь штормы, штили, водовороты, бури и рифы - это величайшая радость, доступная человеку. Встречать таких же профессионалов, менять порты и причалы, открывать острова и целые страны, вечно искать, и найдя, хранить в сердце, всматриваясь в горизонты…

И пусть у других пятипалубные круизные лайнеры и исполинские сухогрузы. Есть места в этом мире, где пройти сможет лишь юркий лёгкий бриг и многое хочу я увидеть с первых рядов пагубы, не из окна шикарной каюты. Пока гибкость мозга и точность движения, пока ясное ощущение сопричастности потоку остаётся с нами и - нет большего счастья и большей силы, крепнущей в буре.

 

[shade]

Действительно, сильнее и круче с каждый годом становится команда. Счастьем работы с Сашей и Надей окупается многое, создавая остов той самой системы, в которой говорить никому нечего становится ненужно. Многие старые знакомые при встрече хвалят ведение соц сетей, рекламу и подборку материалов: я передаю благодарность Марине. Кто приезжает в клуб хвалит порядок - спасибо Диме; многим нравятся вальтрапы с вышивкой - спасибо Ане! Чудесные фото? Респект Даше и Лене.

Спасибо Ире, что дала нам место в амуничнике сделать всё удобно и, опять же Диме. О том, что у нас лучший администратор, по мнению всех клиентов - я уже и молчу. Если вернётся Полина, то будет у нас отличнейший берейтор. Влада, работая с тяжами и тройками, научила Раду давать ноги, что не смог вообще никто за всю историю ее жизни, Майя развивает конкурсное направление, вместе с ней и Настей мы пишем программу для подвинутых всадников, а Настя, имеющая диплом МГАФК и звание КМС становится вторым человеком после Гали, кто официально и афигенно может вести занятия с детьми. Осталось найти коновода и завхоза, может быть, с ростом клуба, начкона - и мы готовы.

Думая об этом я ясно понимаю - следующий этап в развитии заключается в том, чтобы полностью отпустить негатив в себе, принять жизнь и всё происходящее, научиться полному самообладанию, и передать, наконец, штурвал руководителю.

 

[shade]

 

[shade]

ЗАОНЕЖЬЕ

Заонежье – дивный край, забыть который едва ли возможно: шхеры, раскинувшиеся в северо-восточной части озера, образуют бесконечную сеть водного лабиринта, петляющего, извивающегося, струящегося среди бесчисленного множества островов и загубин - сотни крошечных миров, связанных между собой единым и совершенно разным Онего.
Каждый залив, находясь с наветренной или подветренной стороны, имеет свой рисунок волн; скорость терния, меняясь с каждым изгибом, останавливает своё маленькое озеро в штиле или выводит к большой воде, где в это время играет шторм. Разница глубин даёт перепады температуры, едва заметно меняя подчерк ветра на девственном полотне вод; солнце, постоянно меняя своё положение, окрашивает воду в оттенки, недоступные воображению: жёлто-огненные полосы света в серебряном штиле, синие, проблёскивающие белым отливом спины волн, колыхание небесно-голубой ряби, тёмные, почти чёрные тени длинных лесных проливов…

Пейзаж меняется каждую секунду: петляя и извиваясь, согласно едва заметным просветам проливов, сплошь поросшим озёрной травой, лодка скользит по разным мирам. Меняется причудливый узор берега: скальники, прозванные бараньими лбами за их пологость, напоминающие протянутые к озеру гладкие языки, хвойный и смешанные лес, каменистые полянки, и целые просветы низких, как будто притопленных полей, с которых долетают до лодки крошечные, разноцветные бабочки.

Множество раз была я на острое Кижи. Давно став местом туристического паломничества, реконструированные и перереконструированные, они сохранили очень мало того настоящего, что хранилось в серебристых станах духом созидавших их зодчих. Уже давно Кижи - музей станинного искусства – собрание со многих островов объектов архитектурного наследия. Но не утаили ли они главного, собрав все эти храмы вместе, - того единства, дивной гармонии с берегом, где возвели и создали храм?

Есть одно место близ деревни Лонгасы - в Сенной губе – где у низкого, пологого берега стоит вековая серебристая церковь, построенная на этом берегу в незапамятные времена и сохранившаяся заботами местных жителей.

Залив этот похож на все иные: вход в него открывается со стороны судового хода, если один за другим пройти каскад небольших островов. Что поражает в этом месте – полная гармония всех существующмх форм: округлые, выпуклые брёвна домов, округлые, выпуклые валы продольных волн, клином расходящиеся от хода встречной лодки; округлые, выпуклые шапки серебряных ив, раскинувшихся у воды, округлые аккуратные заливы береговые линии, как будто отшлифованные вековой работой озера. А церковь эта… Я всё пыталась понять, что за ощущение, возникает в душе… Что всё правильно. Нет слов, объяснений и каких-то объективных причин: я смотрю на неё и понимаю, что это безусловно правильно. И её положение, и знания, и силы, направляюшме людей, её создавших…


Едва различимые проливы выводят нас на часть широкую часть озера, пересекая судовой ход, мы выходим к своим берегам.

Я смотрю на этот мир и думаю о том, как здорово было подарить его детям. То безвременье ширящегося, мерцающего штиля, серебристо-розовые краски светлых северных сумерек, делающих озеро похожим на ртуть, мерно плавящуюся в недвижном течение стоящего солнца. Как здорово иметь такой мир для путешествий… Мир, не ограниченный двумя бетонными комнатами. Хотя, если сохранить это в душе – то и бетон, конечно, не помеха. И всё же здорово – иметь всё это и в реальности.