КАК МЫ СО ШКВАЛОМ ПОКАТУШНИЧАЛИ
И был день. И были очередные большие соревнования. По выездке на этот раз.
Но в отличии от всех предыдущих стартов, этот кубок широко разрекламировали по центральным каналам телевидения, обещая зрителям и зрелищ, и хлеба (в виде организации мини-кафе, шашлыков и блинных), и возможность покататься на лошадях.
Люди поверили и приехали. Причем в таком количестве, что организаторы, затеявшие все это дело, только беспомощно разводили руками: потом СМИ сообщили, что Ратомку посетили более 30 тысяч человек. И создать даже видимость порядка никто не смог.
Сначала такое большое нашествие народа повергло меня в шок. Речи о том, чтобы посмотреть на выступления мастеров не шло вообще. Потому что праздношатающиеся люди были везде. Не только у выездковых манежей или кафешек, но и – о ужас! – на всех конюшнях. Со всеми вытекающими последствиями.
Нашим коням пихали блины и бутерброды, заходили вместе с детьми в денники. А тех, кто пытался отговорить их этой затеи, убеждали, что лошадки – они хорошие, человека, а тем более ребенка не обидят. И размахивали при этом перед мордами жеребцов-производителей открытыми бутылками с пивом.
И немногочисленный конюха и дневальные не могли справится с нахлынувшей толпой.
В прочем, погавкавшись с таскающимся туда-сюда народом (а всем пренеприменно хотелось погладить и покормить белую лошадку), я решила, что пора извлекать из ситуации пользу. Поседлала Шквала, вывела его из конюшни и подсадила в седло первого же подбежавшего ребенка.
То, что происходило дальше, наверное, и есть мечта любого покатушника.
Уже через пять минут очередь на «покататься» была более 50 человек! 30 метров туда, 30 обратно, деньги в карман – и следующий, пожалуйста!
В прочем, наши спортсмены тоже быстро просекли, чем это я занимаюсь. И у меня уже через 30-40 минут появились конкуренты. В прочем, людей было столько, что очередь при этом практически не сократилась. И катающиеся дети и взрослые не подозревали, что сидят они не на обычных беспородных лошадках, которых можно увидеть в городских парках, а на спинах лучших ратомских скакунов, которых водят под уздцы сплошь мастера да кандидаты.
Покатали мы тогда два часа. И полностью отбили месячный постой.
Шквал, правда, моей радости по этому поводу не разделял. Обиделся на меня смертельно.
Первые полчаса он терпел. То ли считал, что я лучше знаю, что делаю. То ли не видел особой разницы между столпотворением в конюшне и столпотварением на улице.
Но по прошествии 30 минут начал явно мне показывать, что все, хватит – хватал зубами за рукав, недовольно прижимал уши, пытался подвинуть в сторону попу, когда очередной «всадник» пытался забраться в седло. Но – и в этом был весь Шквал – ходил под детьми и взрослыми очень спокойно и безопастно. Потому что уж не знаю откуда, но в голове его раз и навсегда укоренилась мысль, что всадника, каким бы он ни был, надо беречь.
К концу второго часа окончательно обозленный конь перестал со мной разговаривать. В полном смысле этого слова. Едва я поставила его в денник, повернулся попой. Морковку, правда, съел. Но с видом, явно демонстрирующим, что морковка сама по себе, а я сама. И что не надо эти вещи путать.
А когда я на следующий день села в седло, то впервые а практике узнала, что обозначает лошадь, сброшенная с повода. Шквал категорически отказался сотрудничать! Он опять-таки не высаживал, не сопротивлялся, но повод не брал и управлялся исключительно с помощью настойчивого механического воздействия.
И так в ссоре мы прожили две недели. После чего конь, видимо, решил, что хозяйка урок усвоила (Конечно-конечно. Супер-дупер конкурная лошадь не может использоваться для покатушных целей! Даже раз в год на два часа!) и все стало как раньше. Обычные будни. Обычные тренировки и прогулки в полях. Только вот привычка новая у меня появилась – чтобы Шквал не делал, тревожно и придирчиво прислушиваться к его дыханию.
) о Шквале
