МИССИЯ НЕВЫПОЛНИМА. Часть 2
Мирский замок встретил наш шлагбаумом с неприветливым и уже с утра усталым милиционером, которому велено было никого не пропускать, и проливным дождем.
С первой проблемой разобрались довольно быстро – все-таки нас пригласили официально. А вот дождь оптимизма у всех поубавил. Мы то его пережидали в машине, а вот приехавшие раньше помощницы Глеба с двумя лошадьми мокли в тридцати метрах от нас в редкой рощице. Которая от дождя не спасала абсолютно.
Когда ливень поутих, они подошли к нам – злые, мокрые до нитки и завидующие нам, сухим и согревшимся.
Пока разгружались, переодевались, привязывали коней, небо вновь затянуло. И вновь пошел дождь. И опять мокли все, кроме Умницы, на которую я торопливо натянула попону.
Все эти сборы, дороги, дожди, переодевания заняли как-то очень много времени, и когда в очередной раз небо посветлело, я решила пойти найти что-нибудь съестное. Благо, палаток, предлагающих снедь по случаю праздника выставилось предостаточно.
Ага, счаз!
Не успела я отойти от коней на 10 метров, как позвонил Глеб. Какой-то очень уставший и серьезный. И попросил подойти к сцене.
Внутри меня в нехорошем предчувствии все сжалось. Я ответила, что «уже бегу», и трусцой направилась к стенам замка, где должно было состояться представление.
Мрачного Глеба увидела сразу. А потом глянула на сцену и тоже впала в ступор.
Нам обещали, что между зрительными рядами и сценой будет двадцать метров.
Но, видимо, передумали. Зрительские ряды, не отгороженные ничем, даже самым маленьким бортиком, и оркестр разделяли от силы четыре метра. И на этом узком проходе клубками лежали провода, стояло несколько камер, впечатляли своими размерами огромные динамики и еще сцена шумела-светилась-переливалась немыслимыми огнями.
-- Лошади здесь не пройдут, -- сказала я Глебу.
-- Не пойдут. Разворачиваемся и уезжаем? – неуверенно спросил тот. – Договора у нас еще не подписаны, так что в принципе потеряем 100 литров солярки, зато сохраним все остальное.
-- Н-да уж, -- потянула я. Уезжать мне совсем не хотелось. – Миссия не выполнима. Но надо попробовать. Еще до репетиции и без всякой Дорофеевой на коне. А уехать всегда успеем.
Глеб кивнул и пошел договариваться.
А я двинулась к палаткам, откуда, едва выглянуло солнышко, начали тянуться соблазнительные шашлычные запахи.
Не спеша обошла всех продавцов, загрузила в тарелку полкилограмма сочного, дышащего жаром мяса и … зазвонил телефон.
Это был Глеб.
-- Где тебя носит? – спросил он. – Мы седлаемся и у нас через десять минут репетиция.
Мясо ели на ходу. Седлая коней, ведя их в поводу к сцене. Вкуса я не почувствовала, и было очень обидно, потому что и есть хотелось, и мясо выглядело восхитительно, и стоило в три раза дороже, чем хотелось бы… Эх, да что уж тут.
Дожевывая, добрались до сцены. Сели на лошадей.
Провода нам закрыли резиновой дорожкой. Узкой, полметра шириной, но все же лучше, чем ничего.
Первого, в поводу, поведи возрастного серого рысака Оскара. За ним шел тяжеловоз Гранд, потом Умница и заключала шествие Ласка.
Первый раз прошли нормально.
Кони нервничали, сомневались, но шли.
А на вторую проходку нам включили музыку.
Гранд вздрогнул, забочил, а потом обогнал Оскара и удрал со сцены. Смяв при этом два ряда зрительских кресел. С Умкой мне удалось справится, оборудование и кресла не пострадали. Но выглядело это скорее как родео, а не как степенный выход на сцену. Одна только Ласка осталась невозмутимой, и дойдя до края сцены, доверчиво ткнулась мордой в Умкин круп.
Умница, до этого и думать забывшая про других лошадей, на мгновение даже растерялась. Дома к ней ни одна лошадь не приближается ближе, чем на два метра! А тут такое вопиющее нарушение личного пространства!
Словом, в следующую минуту на Ласку обрушился град пинков. А та вместе со своей всадницей так опешила, что даже не сообразила, куда ей сразу убежать в этом засилии проводов и камер…
Если сократить раза в четыре и перевезти на цензурный язык, что сказал нам после этой проходки Глеб, то получится следующее: «Так дело не пойдет, пробуем еще раз, только аккуратнее».
Попробовали.
Получилось.
Договорились с режиссером, что музыки больше не будет.
Тот согласился, пообещал оставить только барабаны.
Мы сказали, что никаких барабанов, если он только не хочет, чтобы завтра о концерте передавали все СМИ. В криминальной хронике.
Режиссеру славы хотелось. Но все же не совсем такой. Договорились, что и барабанов то же не будет.
Потом к нас привели певицу.
На лошадь она села так, словно это был стул. Приняла красивую позу, изогнула ножку, пяточку подняла максимально вверх и каблучком-шпилькой уперлась в бока Оскара.
Глеб вежливо попробовал объяснить, что ногу держат по другому.
Певица выслушала, улыбнулась снисходительно, но позу не поменяла.
Так и поехали.
Один, потом второй раз. Кони, привыкшие к сцене и в отсутствии музыки, шли безупречно. Режиссер остался доволен, репетицию остановил и сказал, что до 10 вечера мы можем быть абсолютно свободны.
Ну, свободны так свободны.
Отошли от сцены, дабы выслушать комментарии Глеба и разъехаться.
Комментарии были краткими – все хорошо, так держать, не мондражничать. Ждать вечера, если хотим, заняться покатушками.
Мы хотели.
В этот момент молодой человек, державший Оскара, решил развернуться в непосредственной близости от Умкиной попы. Попа у Умницы знатная, и равнодушной жеребца не оставила. Я толком и не поняла, что случилось, да и случилось все очень быстро: Оскар полез на Умницу, Умница зло по нему отбила. Причем попала и по жеребцу, и по его коноводу. По обоим – сильно.
В прочем, обошлось. Кровь остановили и коню, и молодому человеку. Ноги обоим промыли и перевязали. Возмущенную до глубины души Умницу успокоили. И пошли катать.
В прочем, катался народ вяло. Небо опять затянуло. Начало капать, сначала лениво, а потом все сильнее и сильнее.
Мы спрятались под густые кроны старых серебристых ив у озера, когда дождь разошелся по настоящему – началась гроза.
От первого удара грома – очень близкого – Умка попробовала прыжком спрятаться за моей широкой спиной. В результате чего в нашей компании появился еще один травмированный на ноги человек – я сама. А потом молния шарахнула прямо в озеро. И это было так страшно, что я ушла из-под деревьев под стену замка. Все равно ливень был такой, что деревья уже не спасали.
Вода, казалась, была везде. Она ручейком стекала с лошадиной гривы и моего собственного носа, ноги по щиколотку утопали в одной бесконечной лужи, в которую превратился двор замка, вода заливала глаза и нос, и казалось, что в мире не осталось ничего, кроме стену дождя и жмущейся ко мне перепуганной лошади.
Обычно сильный дождь проходит быстро. Но этот стал исключением. Он то чуть стихал, то усиливался. И небо никак не хотело светлеть. А потом еще поднялся ветер и сразу стало очень холодно.
С Умкой мы ходили туда-сюда по четырехсотлетней мостовой и грустили. Потому что даже когда дождь закончился, теплее и веселее нам не стало.
Не зная, как еще согреться, я села в противно мокрое и липкое седло и поехала в окрестные поля. Бесконечные и красивые.
Там уже была девушка на Гранде – то же дрожащая и стучащая зубами. И то же решившая, что движение – это жизнь. И способ согреться заодно.
Так вот мы рядышком и трусили по краю поля, иногда рысью, иногда коротким галопом, иногда шагом.
Через двадцать минут жизнь стала казаться не только удивительной, но и местами прекрасной. А через сорок минут мы согрелись и высохли окончательно.
Попаслись. Принесли коням зерно и воду (от воды все презрительно отказались, а вот зерно пошло за первый сорт) и опять пошли покатушничать.
Дело шло к вечеру, погода вспомнила, что здесь планируется концерт с участием главы государства, и сжалилась солнышком. Народ на коней лез охотно и смятые пятерки скоро уже не помещались в карман.
То ли от солнышка, то ли от свалившегося богатства, настроение у меня стало уж совсем хорошим. А вот Глебовы девочки совсем скисли и все спрашивали меня, боюсь ли я предстоящего выхода на сцену и чего именно боюсь.
В прочем, помондражничать нам по-настоящему не пришлось.
Мы ссаживали очередную партию клиентов, когда невесть откуда появился Глеб и сказал, что все переиграли, и что на сцене мы должны быть через десять минут.
От нас до коневозки, где хранились наши костюмы, в обход было около полутора километров (напрямую из-за оцепления пройти было нереально) и мы всю дорогу с конями в поводу бежали. И думали не о том, что сейчас будет, а о том, чтобы сохранить дыхание и хоть чуть-чуть обмануть колющую боль во рту.
Потом, не стесняясь ни друг друга, ни оцепления омоновцев, наскоро переодевались, а режиссер нас все торопил, размахивал руками и говорил, что все пропало, и что все нас ждут – и певица, которую мы должны вывести на сцену. И что президент уже занял свое место в зрительном зале.
Из всего этого меня больше всего заинтересовало, где именно занял место президент. Оказалось – в двенадцатом ряду.
Почему-то это сообщение меня успокоило – на репетиции мы смяли всего два ряда, до двенадцатого дело уж точно не дойдет. Хотя честное слово, кого давить, высокопоставленных чиновников (простых смертных в сидячих рядах не наблюдалось) или самого президента, мне разницы не было. Никого не хотелось.
Переоделись. На грим времени не осталось. Сели в седла так. К сцене пустились рысью.
Здесь нас ждала первая неожиданность. Певица была в огромном, с колеса, венке.
Оскар, и без того взбудораженный, заартачился и сказал, что ЭТО он к себе на спину не посадит.
Чуть уговорили.
А Умница стояла спокойно. Сосредоточено. И я невероятную гордость и нежность почувствовала за свою лошадь, которая может быть сколько угодно вредной и строптивой, но в нужный момент не подведет. Как бы страшно и сложно ей не было.
Выстроились. Пошли.
Первым на сцену шагнул Оскар.
Его появление встретили бурными аплодисментами. Конь взвился на дыбы. В прочем, высоко подняться ему не дали – Андрей и Глеб, держащие белого рысака под уздцы с двух сторон, опустили его на землю. И в полном смысле этого слова потащили вперед.
Мы двинулись следом.
Я этот момент не видела ничего – ни зрителей, ни сцены, ни впереди идущих лошадей. Только узкую резиновую дорожку, по которой мне предстояло провести Умницу и все. А еще слышала повизгивание зрителей с первого ряда, в полуметре от ног которых пружинисто и напряженно двигалась мощная лошадь.
Примерно на середине сцены Оскар решил, что раз пути обратно нет, надо быстрей идти вперед. И попробовал перейти на рысь. За ним сорвались Гранд и заторопилась Ласка. И только Умница медленно и одиноко дошагала до конца сцены. Где ребята спешили певицу и вы все смогли уйти с освещенной площадки.
Только здесь я поняла, что от страха и напряжения у меня ходуном ходят ноги.
Адреналин.
Счастье.
Потом был еще один выход, гораздо менее экстримальный. Погрузка и дорога домой. Ехали долго, даже не ехали – стояли, в ожидании, пока уедет восвояси президент.
Глеб злился, ругался, читал наизусть стихи.
А я расслабленно сидела рядом с ним, и думала, что хороший все-таки получился день. И что Умница – удивительная и уникальная лошадь.
, Хела рассказала о вас, лошадях, приключениях... Жду продолжения рассказа
