Re: Back to the Saddle + Картинки с выставки. Породы
Юля, ждем отзывов.. про книгу
arapel Если перевод удачен, - тогда, конечно, читать стоит. В основном, наши издательства умудряются брать бестселлер, и делать из него ширпотреб. Ни разу не слышала о претензии, за испорченный переводчиком добротный западный роман.
Истории про лошадей. Скакаши.
Наши детские воспоминания незримо присутствуют. От Ростовского ипподрома и летних скаковых будней осталось острое неприятие ситуации, когда кто-то , чаще всего, на Невском, обгоняет и делает «кроссинг». В этот момент всегда возникает непроизвольная мысль – «кроссинг».
Иногда, когда приходится тащить пакеты с тяжестью, по привычке подтягиваю килограммы на пальцах, по типу полуодержки на скаковой дорожке. Пять-семь килограммов на трех средних пальцах поподтягивать минут десять, причем мягонько, – и полное впечатление, как после десяти минут кентера на трехлетке..
На этом фото победитель Приза Открытия Ростовского ипподрома какого-то года.
Третий справа –Валентин Иванович Муравьев в те годы начкон Конного завода имени Первой Конной. Слева от Муравьева на фото Большаков, в то время директор Конного завода имени Первой Конной Армии. Справа от коня -мастер-тренер Верховод Иван Петрович.
Когда я в очередной раз прибыла на каникулы, Валентин Иванович Муравьев заявил: «Больше тебе в заводе учиться нечему. Мы тебя к на Ростовский ипподром к скаковому тренотделению прикрепим. Там и продолжишь обучение конному делу".
Тепло попрощалась с табунщиком дядей Тимой и его женой тетей Галей. Надо сказать, что к очередному конному лету я отнесла сапожнику отцовские хромовые офицерские сапоги и, каким-то образом, их на меня перешили, правда размер оказался большим. Прощаясь с моими гостеприимными хозяевами, сапоги подарила дяде Тиме, и на ипподром прибыла, по традиции, в полукедах. Прекреплена была на летние каникулы к тренотделению мастера -тренера Ивана Петровича Верховода. На фото Иван Петрович рядом с трехлетком. Мой внешний вид на первой проездке у Верховода радости не вызвал. Иван Петрович долго кряхтел над ларем в тренерской, и выдал мне настоящие, жокейские, с ободочком наверху.
На фото ниже я в тех самых любимых жокейских сапогах, но на стипльчезном коне. Это-кто-то из коней сборной СССР перед Пардубицким стипль-чезом..
Ростов, ипподром, и пошли скаковые будни. Выезжали работать коней в 0600. Я не сразу сообразила, что можно снимать комнату прямо у ипподрома, где в частных домах проживали все тренеры и жокеи. Я жила достаточно далеко от ипподрома у знакомых. Вставала в 5 утра, затем троллейбус, и дальше – бегом по проспекту Кирова до ипподрома, чтобы успеть к 6 утра.
Выезжали тренотделениями –кто-то из жокеев, конюхи, и любители, вроде меня. На скакашах, иногда, приходилось выезжать по три-четыре раза за утро. Рысь, кентер. Торопились, чтобы успеть всех отработать до 8 утра. Там уже становилось жарко. Пока первая проездка – конюх чистил следующую четверку. Затем мы возвращались, опять, чистое сухое «полотенчико» на спину лошади, сверху –скаковое седло, Иван Петрович забрасывал всех поочередно на коней и снова на скаковой круг.
Иван Петрович Верховод следил за каждым конем, и по работе, с секундомером, и в конюшне, за кондицией коня. В печатной программке скачек Ростовского ипподрома это называлось «Лошадь выдерживает мастер-тренер Верховод И.П.». Я вспоминаю, как Иван Петрович прогуливался по отделению и рассматривал коней. Потом к кому-то возвращался, стоял, смотрел и говорил: «Ну ладно, еще жменечку»… После чего шел к сеннику, брал граммов 200 сена и бросал коню.
На ростовской скаковой дорожке я впервые осознала, что такое «скаковая лошадь». В том смысле, что нормальная скаковая лошадь не всегда поддается останавливанию. Наверное все, кто в скаковом деле, через такое прошли. Не случайно, на первых порах, Иван Петрович строго-настрого приказал мне «держаться в хвосте» жокея. После примерно недели, мне поднадоело, и я начала постепенно из-за " хвоста жокея" выглядывать. Урок последовал быстрый и жесткий.
«Выглянуть» меня угораздило во время работы кентером и с поворота. После выхода на прямую мой трехлеток увидел перед собой много пространства, решил, что можно скакать, и последовал реальный спурт. Что это было, - словами не передается. Из чисто внешних признаков – ничего не видно, т.к. глаза слезятся, и еще и слышно не очень, поскольку ветер свистит в ушах. Ничего не видно было и еще по одной причине: когда над ростовским ипподромом восходит солнце, оно встает прямо над деревьями в конце финишной прямой. Впечатление, что этот солнечный свет -ощутимая субстанция, и сквозь него ничего не видно. Может это пыль такая была, может роса, но у меня всегда было чувство, что въезжаешь в солнечный свет и едешь по свету.
На бешеной скорости, в алгоритме скачки мы с жеребом бодро обгоняли тренотделения, которые мирно кентеровали бровкой. Приближался следующий поворот, но конь и не планировал тормозить. А я не представляла, как его остановить, поскольку силы были на исходе. По прямой скакать труда не составляет. Но вот как на такой скорости вписаться в поворот... Здесь я не очень понимала, как это делается.
На мое счастье среди очередной кентерующей группы очередного тренотделения оказался мастер-жокей. Он оценил обстановку быстро, и поехал меня догонять.Причем в хорошем посыле. Когда кони сравнялись, он начал с того, что со мной заговорил.
«Испугалась?»
«Ага»
«Не бойся. Смотри, сейчас я твоего коня успокою.» После этого мой спаситель (имени его, к сожалению не помню), выдвинул своего коня на полкорпуса перед моим и начал моему коню в ухо то-ли посвистывать, то-ли нашептывать.. Как это умеют делать только жокеи. На удивление, мой потерявший рассудок конь прислушался.
«Ну вот», продолжил жокей, "а сейчас я начну своего коня останавливать, и твой тоже притормозит".
Поворот скакового круга, мы прошли рядом, быстро, но это был уже не бешеный карьер.
Пропускаю здесь пересказ речи Ивана Петровича, когда я вернулась в тренотделение на взмыленном коне. В планы мастер-тренера совершенно не входила резвая работа этого трехлетка и именно в этот день. Иван Петрович даже предположил, что я сама решила прокатиться. " Ну шо ты все спешишь?", выговаривал он мне. "Будет резвая работа –посажу, поедешь". В тот день у меня ни сил ни желания возражать, и даже просто говорить, не было. Но со следующей недели, мне уже доверяли и резвую работу тоже.
