Начало рассказа о конном

А вот и фотографии к рассказу :D рассказ.ещё раз говорю-СУУПЕР! 8) Может книгу напишешь? :roll:
 
10. Золотая

Хотел того Никита или нет, Ирине мы позвонили. Она приехала в тот же вечер. Спасение прибыло. Её приезд значительно облегчил нам жизнь. Уборка и готовка перестали для нас существовать, мы занимались исключительно лошадьми. Кормили, поили, ездили верхом, мазали болячки и сбитые туристами спины.
Весь август было очень много туристов и, если бы не Ирина, мы бы сбились с ног. Она удивительным образом успевала всё. Никита повеселел и даже немного потолстел. Волков и Ирина очень подходили друг другу, оба худые, жилистые, симпатичные, не высокого роста. На них действительно было приятно смотреть.
В это же время помимо туристов у нас появилась ещё работа. Денег дяде Вове всегда было мало, поэтому он придумывал всё новые способы для их получения. Он дал объявление в нашу местную газету, где предлагал объезжать молодых трудных лошадей. Деревень в округе было много, перебоя в желающих не было, нам почти каждый день привозили по лошади. Хозяин светился от радости, считая прибыль, а для нас с того момента началась каторга. Кто объезжал трудных лошадей, тот знает… Нас, понятное дело, первыми не садили, пока лошадь прыгает под всадником и бесится, то ездил Никита, но одному ему было не реально выездить лошадь. Поэтому Волков объезжал их, а мы – заезжали.
Так я и познакомилось с моей теперешней кобылой. Это была полукровная рысачка соловой масти, вредная и искренне ненавидящая людей. У неё не было имени, и Никита дал мне задание назвать её. Я долго думала, ломала голову, а однажды проснулась и поняла, что она Золотая.
Волков посмеялся и сказал:
– Да уж, «золотой» её не назовешь, с её-то характером…ну, лошадь твоя, зови, как хочешь.
И началось… В деннике она была спокойной, легко давала одевать на себя уздечку, садиться, слазить, но как только её выводили из конюшни в неё вселялся демон. Глаза начинали блестеть яростью и безумием, Золотая не позволяла сесть на себя. Виляла задом, вставала в дыбы, давала боковые отмашки. Прежде чем я оказывалась у неё на спине, проходили полчаса тяжелейшей работы, но как только это случалось Золотая мотнув головой вырывала повод и несла.
Манежа у нас не было, а жерди левады преградой для неё не были. Никита, сажая меня на соловую кобылу, объяснял мне как её лучше удержать, но каждый раз его слова вымывало из моей головы после первого пинка на галопе. Я, что было сил, вцеплялась в повод и гриву и ничего поделать не могла. Золотая таскала меня ежедневно по три часа, через неделю я сдалась. Подойдя к Волкову, я попросила его о другой лошади. Никита сказал: «Нет», - развернулся и ушел. Я пошла к ней в денник и проревела весь вечер. Я ругала её за выходки, призвала к пониманию, жаловалась на бессердечие «директора», а Золотая стояла с высоко вскинутой головой и плотно прижатыми к голове ушами, она не шевелилась, только иногда помахивала хвостом. Вконец разозлившись на всеобщее безразличие, я пошла в лес. Там вековые сосны раскачивались и громко шумели под порывами ветра, там всегда хорошо думалось.
Из леса я вернулась утром, меня потеряли, и, как оказалось, этой ночью никто так и не уснул.
Волков опустил в землю глаза:
– Если хочешь, можешь взять себе другую лошадь.
– Нет, теперь я буду ездить только на Золотой, – я пошла в конюшню и зауздала её. Ночью я решила, что если и сегодня она меня утащит, то я больше не приеду сюда. Что мне делать у лошадей, если они меня не слушаются. В то утро я была полна уверенности, что усижу.
Я села на соловую кобылу, и она, проскакав десять метров галопом, притормозила и перешла на рысь, я повернула её, хоть это и далось мне с огромным трудом, но я же СМОГЛА!
Я до сих пор думаю, что же послужило причиной для моего тогдашнего успеха. Может моя уверенность, может предыдущая неделя подготовки, может она смогла меня понять… А может все вместе взятое…

Это мы!
a_4f3e63.jpg
 
Ух ты! Значит, это не так давно все происходило. Странно, мне казалось (за исключением шоколадки), что все происходит лет десять-двадцать назад. А когда фотографии увидела - удивилась. :)
 
11. Прокат

Существовал ещё один способ для получения денег. Прокат в Центральном парке. Это самое ужасное, что могло случиться с лошадью и с человеком. У всех всегда была масса причин не идти туда, но дядя Вова заставлял нас. Специально для этого мы в начале лета провели жеребьевку, определяя очередь людей.
Мы с Катей шли в прокат в самом конце лета, двадцать восьмого августа. На улице стояла ужасная жара, после двадцати километров рыси Наряд и скала были в мыле, на губа повисла пена. Как только мы завели лошадей в парк к нам сразу подбежали ребятишки, спрашивая, сколько стоит прокатиться.
Началась самая страшная и противная работа… Как мы все ненавидели прокат, превращающий нормальных норовистых лошадей в кляч. Это были проклятые деньги. Круг за кругом, круг за кругом, монотонное хождение утомляло, уморяло, убивало… Мы ненавидели это место, эти деревья, эту дорожку. Каждый раз так и хотелось кинуться и разорвать детишек, хотя они были ни в чем не виноваты. К вечеру начались пьяные, они махали руками, громко говорили и дышали перегаром, пугая лошадей. К ночи прокат превращался в ад.
Денег было много всегда, дядя Вова был очень жадным, слишком, жадным. Он, чтобы мы не вложили себе в карман, раз десять в день приезжал и снимал деньги. Мы ненавидели и его и его приезды, которые давали нам ясно понять, что он нам не верит и считает ворами.
А в тот день нам действительно суждено было столкнуться с преступниками такого рода. К ночи у нас накопилось около тысячи рублей, когда мы уже сбирались уезжать, заново переседлывая на сухой вальтрап, к нам подошел мужчина с удивительно незапоминающимися чертами лица, да и устали мы уже порядком от новых людей. Он покрутился вкруг нас расспрашивая о лошадях и все такое. Мы ничего не заподозрили и спокойно уехали, а когда пришло время отдавать деньги, то их на месте не оказалось. Дядя Вова немедленно обозвал нас преступниками, идиотками и ещё много какими словами из ненормативной лексики. Мы пытались ему объяснить, но он мог слушать только себя… В общем, он нас выгнал и запретил появляться на пороге конюшни.
Я села и не могла встать около получаса, смысл слов доходил медленно и необратимо, как грозовая туча. Девчонки и пацаны, которые ещё выдерживали наезды хозяина нашей конюшни, хлопали нас по плечам, говорили, необходимые в таких случаях, слова. Я не ревела и не расстраивалась, я была в шоке. Два часа перед автобусом я просидела в деннике у Золотой, запоминая малейшие её черты. Она всё ещё крысилась, но морду свою опускала мне на колени, кобыла чувствовала мое горе и пыталась утешить. «Она мое Золотце, моё любимое Золотце», – думала я, гладя и лаская её морду.
Мы уехали чтобы вернуться.

Не думайте, это ещё не конец. :wink:
 
12. Варя

На конном мы не появлялись в течении четырех месяцев. И все эти долгие дни, бесконечные часы я мечтала о встрече с ними единственными и неповторимыми… Лошади! Я видела их во сне и наяву. Я приходила в Центральный парк и наблюдала за Скалушей и Нарядом, я их очень любила и каждый раз вспоминала их странную привязанность друг к другу. Мне очень хотелось вернуться, но гордость не позволяла. Каждый день без Них делался для меня пыткой, я задыхалась… и тут пришло облегчение. Мы нашли ещё две конюшни. Конюшню казаков и пивзавода. Первым делом мы решили пойти на завод, там как раз привезли старых рысаков с ипподромы, чтобы те таскали телеги с продукцией. Сердце болело при виде этого зрелища, великолепные подтянутые лошади тащат тяжеленную телегу, груженую доверху. Ни одна старая лошадь долго такой нагрузки не потянет. После пивзавода их везли к нам на конный, где их либо кололи, либо продолжали мучить в прокате, если те ещё способны были передвигать ноги. Мы решили идти туда и разведать обстановку, может, мы ещё как-то могли им помочь.… Это, конечно, было глупостью. Что мы могли сделать?! Воззвать к доброте и милосердию хозяев, да им все равно, где брать тягло… С ипподрома они покупали лошадей, как на бойню, за гроши… Нас не пустили даже на порог, и мы отправились к казакам.
Такое я видела впервые. Кони стояли в гаражах!!! Я была в шоке. Я не могла предположить, что бывает содержание хуже, чем у нас. В этих помещениях (язык не поворачивается назвать это безобразие денниками) было столько навоза, что Никитина «Газелька» сломалась бы все увозя. В одном из гаражей было окно, находящееся на уровне груди лошади, так вот навоз доходил ровно до него, окно было у самого пола, лошадь, стоящая там, упиралась холкой в потолок. И именно её отдали мне для ухода. Варя, так звали кобылу, была очень худой, запуганной и затасканной лошадью. По сути своей она было доброй и ласковой, но обращение людей загнало всё хорошее, что в ней было глубоко внутрь.
Кате дали вороного жеребенка, Ночку. Её ещё не успели даже заездить. Хотя то, что делали казаки заездкой назвать нельзя. Сплошное издевательство.
Оба «денника» (ломая себя, использую этот термин) нам пришлось чистить, лошадок было жаль. В этом деле нам очень помогли родители, которые пришли с тачками и лопатами и работали наравне с нами, им, наверное, тоже было жаль лошадок.
Казачий атаман был небережливым человеком, и из-за его нерасторопности лошади едва не валились с ног от голода. Поэтому нам с Катей пришлось самим покупать для лошадей корм.
Я подружилась с Варей, она узнавала мои шаги и ржала от радости, когда я приходила. Я носила ей всякие вкусности: сахар, хлебушек, морковку, яблоки… Для этой лошади наступили счастливые дни, я видела в ней Золотце, которая теперь стояла в зимней конюшне на конном. Мне пришлось заново учить эту лошадь. Естественно, я не ручаюсь, что делала всё правильно, ведь сама я едва умела ездить. Но у казаков нужно было огреть лошадь нагайкой, чтобы заставить её идти, а Варя, после моих с ней занятий шла от легкого нажатия шенкелем. Мы научились прыгать. Моя рыжая кобыла в конкуре делала поразительные успехи, Варя легко прыгала до метра и тридцати сантиметров. Вот так таланты пропадают. Пришла зима, мы с Катей без седел ездили на поля и там играли в догонялки. Ночка легко догоняла и перегоняла Варю, она тоже была кобылка не без способностей, правда заморенная и неправильно развитая. Это, должно быть, и помешало ей жить на ипподроме, где она родилась, и сделало из неё очередную жертву казаков.
Последний день у казаков был первым днем нового года. Мы пришли туда радостные и счастливые, в предвкушении нового дня. Я зашла к Варе, а дальше я ничего не помню… Потом мне рассказали, но я не могу поверить до сих пор. Казакам нужны были деньги для празднования нового года, и они выбрали самых толстеньких лошадей и закололи… Они убили её мою славную рыжею кобылку, я не могу вспоминать об этом… Я зашла в «денник» и увидела освежеванную тушу Вари.
Через неделю мы вернулись на конный. Дядя Вова рад был нашему возвращению. Прошлые обиды были давно забыты.
По возвращению я целый час сидела с Золотце и не могла верить, что она жива. Я смотрела на неё и видела Варю…


Страшно, да? :cry: :cry: :cry: :cry: :x
 
господи, какой кошмар...бедная Варя. :cry: ужас...блин! этих казаков самих надо заколоть... :cry:
 
13. Пятница тринадцатое

А я никогда не верила приметам. Если на пятницу выпадало тринадцатое число, я не отчаивалась и не забивалась дома в угол, дабы ничего страшного не случилось… До этого дня…
Это был обыкновенный день, который можно было провести с лошадью. Была весна, весело голосили птицы, пробуждались на ветках листья, звенели многочисленные ручейки, дышалось легко и спокойно. В этот год лошадей перегнали в лагерь рано. В середине мая все кони были уже там, в том числе Золотце. Мы радовались подходящему лету и ездили в лагерь каждые выходные. Чаще не получалось из-за школы, но любой из нас был готов все бросить ради единственного дня с лошадью… Тихонько мы все сходили с ума от любви к великолепнейшему созданию на Земле…
Пятница, тринадцатое число. Мы с Катей собираемся в лагерь. Быстро, быстро я засовываю в рот бутерброд и бегу на остановку, но автобус лишь машет нам красным задом и скрывается за поворотом. Расстроенные, разбитые, словно бабкино корыто, мы сидим на лавке и тихонько плачем. Лагерь очень далеко от города, туда можно добраться на единственном автобусе, который убежал, нас не подождав.
Посоветовавшись, мы решили, что уедем к коням, во что бы то ни стало. Между лагерем и городом есть остановка «Дальняя», конечная десятого маршрута. Не долго думая, мы запрыгиваем в переполненный автобус №10, сидеть не где, стоять не где, даже плюнуть не где… На одной из остановок тетенька, чтобы залезть, упихивала пассажиров окучником… На конечной народ из автобуса хлынул неиссякаемым потоком, нас с Катей буквально вынесло.
Последующие одиннадцать километров я помню плохо, знаю только, что песни мы перепели все, которые знали, поговорили о всех новостях, помечтали о новой чистой конюшне, съели четыре пакета соленых сухариков… Когда конюшня показалась на горизонте мы непроизвольно добавили ходу.
В лагере был один Данил Дьяков – новый конюх, высокий, худой, широкий в кости. У него были серые глаза и мягкая улыбка. Данил смешно картавил. Он мало говорил и умел слушать. Дьяков очень обрадовался нашему приходу, он жил в лагере всю неделю один. Он попросил нас убрать в его комнате и вымыть посуду, а дальше мы могли делать всё, что душе угодно.
Выполнив указанную нам работу, мы пошли к лошадям. Нашим глазам открылись сбитые в кровь холки, оббитые копыта, огромное количество царапин, которые начинали гноится. Дяде Вове как всегда было жаль денег на лекарства. Я, как дочь фармацевта, всегда наполнена бутылями, склянками, тюбиками, таблетками и шприцами. Мы с Катей начали активное лечение. Наверно истратили пол-литра перекиси водорода, километр бинтов, килограмм мазей. Кто думает, что лошадей мазать легко, тот сильно ошибается. Перекись, как любое другое дезинфицирующее средство, жжется, лошади нервничают, дают отмашки, дергаются, кусаются. Понятно, что не все себя так плохо ведут. Лейта – старая кобыла чистокровной английской породы, умная и спокойная, слепая на левый глаз, но все ещё очень сильная и быстрая. Она стояла, лишь легко помахивая хвостом, даже когда я лила перекись ей на шею, которая была вся исполосована царапинами. Флейта, её дочь напротив, сильно дергалась и прыгала. Мы с Катей держали лошадей по очереди, в этот раз был её черед мазать. Она наклонилась, чтобы смазать кобыле ногу зеленкой. Флейта решила отогнать непрошенных гостей, она дала боковую отмашку. Катя успела убрать голову, ей лишь вскользь пришлось копытом по лбу, и она отскочила в сторону, это движение напугало других лошадей, и они пробежали прямо по Кате. Флейта от ужаса взвилась в свечу и помчалась вдоль забора левады, я повисла на недоуздке, страх застилал глаза лошади, а я не могла высвободить руку, запутавшуюся в вязке. На нашем пути появилась поилка. Флейта легко перескочила через неё, а я успела зацепится за это железное сооружение. Флейте пришлось остановится, она немного побесновалась и смогла вывернуться из недоуздка. Я, ковыляя и хромая, побежала к Кате, она сидела, оперевшись на столб левады. Она отделалась испугом и парой синяков, впрочем, как и я.
Закончив с лечением, мы решили поездить на двух единственно целых лошадях. На Золотце боялись садить новичков, а Гагарка несла, когда на неё садили незнакомого человека. Вечером прошел дождь, и мы решили поездить по полю, так как ноги лошади скользили в грязи. Мы в третий раз пересекали поле, когда заметили маленькую шавку. Мы, крутые девчата, решили напугать собаку. Это было очень глупое действие. Мы гнали за ней легким галопчиком по траве вдоль дороги. Минуты через две, мы остановили и повернули домой рысью, когда навязчивая шавка снова догнала нас. Катя, разъяренная, подняла Гагарку в свечу. Собака испугалась и громким, тоненьким голосом затявкала. Из кустов вышел огромный кобель, породу я не решусь назвать, но что-то типа смеси бульдога с носорогом. Он грозно зарычал, и испуганные лошади без понукания сорвались в карьер. Мы гнали долго, но пес не отставал, с губ начала капать пена, когда кобель, должно быть, притомился и потерялся из виду. От страха мы не заметили, как свернули на дорогу.
– Только б не подсколь… – я не успела закончить фразу, ноги Золотца разъехались, она явно не могла с ними справиться, беспорядочно ими дергала, потом резко опустила голову и дала задний ход, я не удержалась и съехала на её шею, тогда она окончательно потеряла равновесие и пала. Я, вскочила, крепко зажав в руке повод. Катя гнала впереди и не заметила нашего падения. Золотая встала на ноги, она дрожала всем телом и вращала своими карими испуганными глазами. Я крикнула Кате, чтоб та остановилась, моя кобыла вздрогнула, дернулась назад, громко заржала и понеслась. Я некоторое время бежала рядом и успела заметить кровь на её губе. Потом я упала, она проволокла меня второй раз за день, и я не смогла больше удерживать повод. Золотая догнала и перегнала Катю на Гагарке, которая тут же пустилась в погоню. Я тоже кинулась догонять, но куда мне убогой до лошадей, я быстро отстала и потеряла их из виду. И только тогда заметила острую режущую боль в ноге, я села на бревно, не зная что делать. Потом боль слегка утихла, и я пошла по следам лошадей. Вскоре я увидела Катя, ведущую в поводу двух кобыл. Счастью моему не было предела.
В лагере, Данил посмотрел на Золотце, потом на меня, снова на Золотце.
– Неаккуратно гоняете…

Вот так прошла ужасная, мстительная пятница тринадцатое…




В такие дни начинаешь верить в мистику... :?
 
Здорово! Кстати, из серии юмора: у нас подобное же было, только не в пятницу, 13 (она-то как раз оказалась очень даже ничего), а в субботу, 14.
 
14. Конопатая лошадь

Закончилось лето, прошла осень, наступила зима. Ничего нового не происходило. Мы по-прежнему работали за право общения с лошадью.
Я очень хорошо помню тот день, когда к нам привезли конопатого коня… Вы можете представить себе такое чудо? Маленькая рыжая головка, с аккуратненькими ушками. Вдоль носа широкая проточина, а на ней конопушки. Тогда я поняла, что существует любовь с первого взгляда. Он был невысок, всего сто шестьдесят три сантиметра в холке. Но я не видела в этом недостатка. Из-за маленького роста жеребец выглядел длинным, конечно, не таким как орловцы, но все-таки. Конь был английской чистокровной пароды и по многим статям идеально соответствовал стандарту. Звали конопатого коня Фломастером.
Естественно, меня к замечательному коню не подпускали. За ним следил сам Волков. Никита – очень хороший жокей, но великая честь – первое испытание жеребца на ипподроме – досталась дяде Вове. Волков не расстраивался, он привык к таким капризам нашего хозяина.
Наступил день долгожданных скачек. Как обычно, в такой день мы пришли очень рано, как обычно, народ суетился, как обычно, мы ничего не успевали… Я тащила сено в машину, когда Никита поймал меня за рукав.
– Для тебя, Мари-Сабель, есть специальное задание.
Я испугалась. Я знала, что «специальное задание» из рук нашего «директора» - это что-то очень плохое. Я непонимающе уставилась на него.
– Я не успеваю вычистить Фломастера, будь так добра…
И он умчался дальше по коридору по своим делам, оставив меня у фломастерного денника.
Я оглянулась на жеребца. Рыжая морда, высунувшись из-за двери денника, жевала сено на полу. Такой длинной шеи я за всю жизнь больше ни у кого не видела. Я унесла сено до «КАМАЗа» и, взяв четыре щетки, отправилась к конопатой лошади.
Фломастер не любил чиститься. Он нетерпеливо ходил круг за кругом. Стоило мне лишь на секунду отвлечься, как он успевал меня куснуть то за руку, то за ногу. Жеребец вредничал, не желая поворачиваться нужным боком, прижимая меня к стене, уворачиваясь от щетки. Все его проказы нравились мне. Да! Я радовалась его наглости, восхищалась его независимостью, восторгалась его силой. Он был великолепен.

Я не буду рассказывать, как прошли скачки. Это были обычные ни чем не примечательные выступления. В этот раз у нас не было первых мест и крупных выигрышей. Все были жутко раздражены. Но наше подавленное настроение было вызвано ни столько неудачами на дорожках, сколько травмой рыжего… Хозяин нашей конюшни был ни в чем не виноват, но конь был непоправимо испорчен. Его оставили как производителя.

Несколько месяцев конопатый конь стоял. Верхом на нем ездить было нельзя. Я попросила у Волкова ухаживать за Фломастером, Никита покрутил пальцем у виска:
– У тебя и так уже две лошади! Куда больше?
Я тяжело вздохнула и с мольбой посмотрела в его серые глаза. «Директор» сдался:
– Забирай…
Я готова была умереть от счастья. Я млела, прикасаясь к его шелковистой шерстке, целуя его бархатный нос… Он – лучший во всем мире…

Через три месяца, то есть в июне, Никита сказал, чтоб я начинала шагать Фломастера в руках. Жеребец, когда я вываживала его по леваде, немного наваливался на меня и слегка преподал на переднюю левую …

Лошадей перегнали в лагерь.
Было солнечное июльское утро. Я покормила лошадей и отправилась разогревать завтрак. На кухне «директор», сдувая пенку с какао, пел песенку. Когда я зашла, он оценивающе осмотрел на меня.
– Мари-Сабель, сегодня твой день…
Я удивленно уставилась на него.
– Почему? – вырвалось у меня.
– Сегодня ты сядешь на Фломастера.
Я села на стул напротив него, взяла из Никитиных рук какао и отпила глоток. Жидкость оказалась очень горячей, я обожгла язык. Кружка выпала из моих рук и разбилась. Какао разлилось по всему полу. Я смотрела себе под ноги как завороженная.
– Очнись!!! – «директор» потряс меня за плечо, – что с тобой?
Я стеклянными глазами смотрела на него и не могла вымолвить и слова…
– Мари-Сабель, не пугай меня, – Волков вскочил и начал трясти меня. Моя голова моталась на шее, но в себя я не приходила. Тогда Волков набрал в рот воды и окатил меня с верху до низу. Я глубоко вздохнула и осмысленно посмотрела на него.
– Ты правду сказал?
– Теперь я сомневаюсь, стоило ли это делать! – «директор» смущенно сел на свой стул, – убери здесь и иди, чисти своего рыжего коня.
Я очень быстро вымыла пол.

Первый раз он еле шел, второй раз шел легко, в третий раз уже срывался на рысь.

Теперь он почти восстановился. Его можно даже кентерить, но после шага размашки у него вновь распухает сустав. Скакать он больше никогда не будет.
 
Сверху